Валерий Дудаков: Избранное IV

Призрак смутный бредёт в апреле
К пасхальным дням,
Я в уход твой ещё не верю,
Не смог принять,
Крест поставит нам жизнь обидно,
В итоге ноль.
И неясно, неочевидно,
В чём жизни соль,
Утро раннее алкоголем
Волнует кровь,
По ночам кто же нас неволит,
Его не тронь,
То ли зверь, то ль колдун коварный,
С ним не шути.
Поезд движется санитарный,
Уже в пути,
Нас подхватят под белы руки
В носилок ряд,
Пост Великий – он для разлуки,
Стоят, скорбят.

Светло. Апрель оправил солнцем
Небес весеннюю лазурь,
Раскрой глаза, быстрей зажмурь –
Игривый луч сверкнул в оконце.

Последних холодов примет,
Ещё неделя перед пасхой,
Не расточит природа ласку
До дня, что всем приносит свет.

В ту ночь, что глаз нам не сомкнуть,
Опять торжественно и строго
Господь укажет нам дорогу,
На праведный направит путь.

И сколько звёзд не загадай,
И сколько не отбей поклонов,
Звезда ночи просветит лоно,
Её ты сердцем распознай.

Какой настрой, какая благость влита,
Душа моя свободна и светла,
И облаков ещё ночная свита
Не выплыла из дальнего угла.

Застыло небо в сумерках заката,
Чуть розовый налёт на кроны лёг,
И отдалённо, как-то виновато,
Гудит с вершин натужно самолёт.

Не виден след высокого движенья,
Полоска быстро растворилась в зыбь,
И, кажется, без всякого сомненья,
Я в небе сны угадываю рыб.

Они скользят через года и лета,
И вроде все всё знают наперёд,
Но кажется мне, отдалённо где-то,
За мною старость в молодость грядёт.

Я видел в садах Нагасаки
расцветший миндаль,
Где розовым пламенем ветви объяты до древа,
Чуть слышны звучащего
строгого тона запевы,
Нежны, но упруго-воинственно
смотрят все вдаль.

Земля обожжённая раны давно залечила,
Раскинулся парк,
там где ад разорвал вышину,
Достойно и кротко природа в покое застыла,
Застыло движенье, Тебе поклонясь одному.

И розовой птицей
миндальные ветви взлетали,
И в небо седое стремились,
что только держись,
А здесь, в Загорянке
лишь в первых цветах расцветали,
В Пасхальное утро, когда начинается жизнь.

Нередки дни стоят, когда покойна зелень,
Слегка подует ветер, птица пролетит,
Ничто не потревожит и ничто не огорчит,
В начале майских дней природа в тихой лени.

Хоть влагой налилась живительной окрест
Ручьёв, болотцев, озерцов застывших,
Из странных и заброшенных в округе мест,
И с берегов затерянных и мшистых.

И эти соки гонит мая стать,
Берёзы распуская, клёны, липы,
Оглянешься – какая благодать,
Узорной высечкой каштаны вкруг налиты.

И гладит глаз зелёный бархат древ,
Расцветок находя немыслимые грани,
И наглядеться тьмой оттенков не сумев,
Так тонко зрение и душу ранит.

Я знаю, что волки не впадают в спячку,
Медвежья привилегия –
в сугробе отлёживаться,
Но зиму прошлую вспомню, значит,
Как же жизнь эта незаметно съёживается.

Сначала становится дышать трудно,
На любом подъёме, какой бы ни был,
А потом приходит мысль довольно занудная,
Это не сумел, а это не сделал.

И если раньше нагонял столбы верстовые,
Как-то считая, выстраивая в ряд,
Не спешу теперь, и мысли такие:
«Да чёрт с ним, что ж возвращаться назад?»

Боль в висках по утрам, сомненья,
Да стоит ли, видно случай не уберёг,
Не просишь у Господа терпенья,
Надеешься, вдруг вывезет, авось повезёт.

А оно не везёт ни вправо, ни влево,
Застопорилось, тарахтит на месте,
Да ещё тараторит и приговаривает то и дело:
«Довольно, наездились, а теперь уж слезьте».

Маршрут к концу, фонари гаснут,
Рельсы сходят не волей перспективы,
Что же так прожита жизнь напрасно,
И вот докатился, и больше нет силы.

А жить ещё надо, не то чтобы хочется,
Дел не доделано выше крыши,
И глупое сердце отчаянно колотится,
Может, хоть кто-то его услышит.

Не себя жалею, а тех немногих,
Кто знал черты моего лица,
Что за черти создали этих двуногих,
Если Бог не наладил их до конца.