Валерий Дудаков: Избранное IV

С следами бывших здесь морозных дней,
Что подпалили цвет до желтизны.
Но травы прорастают, им нужны
Утра с игрою света и теней,

Лучи тепла, пусть непрямые, в дымке,
Рассвет ведь только медленно крадётся,
И вновь его дыханье отзовётся,
Серебро проявит, как на смытом снимке.

Пунцовые щёки апреля раскрасит весна,
Надует ветрами, пронзительно вихри взметнёт,
Шатаясь, дорогою лёгкой под утро взовьёт
Флажки облаков, и природе уже не до сна.

Промоется вешним потоком лесной косогор,
Увядшие травы восстанут, вплетя изумруд,
Берёзы свою ежедневную вахту несут,
Чтоб не проворонить нарядный весенний ковёр

Подснежников белых и крокусов в снах голубых,
Пролесков и, в солнечных пятнах,
густых одуванчиков рати,
Всё то пёстрорядье,
которое праздничным платьем
Украсит полян разнотравье, доселе нагих.

Ревнива природа, всю зиму цвета сохраняв,
Чтоб выплеснуть молча сквозь утро ушедшей ночи,
И верба распустит свой цвет, словно пламя свечи,
Как знак Воскресенья природы
и Господа став.

Со строчкой встаю и со строчкой ложусь,
Печальная участь – судьба графомана,
Которую сам описать не берусь,
Поскольку пишу для себя, без обмана,
Не теша сравненьями с чьим-то величьем,
В речах не юродствуя, выспренним спичем
Не славя своих многогранных талантов,
Потуги на избранность, мелкое чванство –
Быть может, грызут древоточцы души,
Но лишь не выпячивай, скрой, не спеши.
В конечной оценке сухого остатка,
Одно только ценно: поэтом останься,
Не рифмы узор, не мелодика ритма –
Пленительный вздор. Для меня очевидны
Волненья души, неподвластной и странной,
Её назначенье – быть тонкой мембраной,
На всё отзываться, бродя по апрелю,
Страдать и сочувствовать. В это я верю.

Так покоен апрель в предпасхальные утра,
Соловьиная трель скоро рани взорвёт,
И неброская зелень свой рост поминутно
Под настойчивый голос кукушки сочтёт.

В наступившем рассвете неярка она,
В дымке светлой чуть брезжут берёзы стволами,
Это ранняя робко крадётся весна,
С сокращённою ночью, но сладкими снами.

Первый сок побежал по стволам и кустам,
Чуть забросил в вершины целебную влагу,
Прикоснулся волшебно к нагим деревцам,
Чтобы сбросили осени старую тягу

Пожелтевшей за зиму увядшей листвы,
Им пора обновляться надёжно, не броско,
Каждый день непременно проглянут ростки
Постоянного нового свежего роста.

Соловьиные трели готовят концерт,
Будет занавес поднят под грома раскаты,
Предпасхальная тишь. Лёгкий утренний свет,
Затаились в апреле предлетние старты.

Володя, прости. Как-то мне несподручно
К тебе обращаться, в века ушедшему,
И наша пятидесятилетняя дружба
Не позволяет. Дружба сердечная.

Ты мне помогал, как и близким многим,
Добротой, заботой, одним присутствием,
Покой вносящим, советом строгим,
Который всегда был – твоё напутствие.

Весна. Распустились деревьев купы.
Любил ты Туржанского и Левитана,
Российских мелодий слышались звуки
В твоих картинах, кому-то странных.

Судьба, что учёба, что вечная парта,
Экзамен на зрелость сдаём постоянно,
Так сложно значение твоих карт
Расшифровать в нашей жизни,
да это не главное.

Стареем мы все, и каждый по-своему,
Одни мудреют, другие в запой
От собственной славы, иные «в простой»,
В безделье старения. Но есть немногие,

Жизнь которых не трудная мука,
А труд, без которого меркнет свет,
Мы знаем, грядёт впереди разлука,
Заведено так. Ответа нет.

Наказанье это иль Божья милость?
Готовимся к этому целую жизнь,
Но коль уж дано, что это случилось,
За верную дружбу крепче держись,

За память близких, картины в музеях,
Со зрителем близость, что в радость дана,
Ну кто говорит, что мы стареем?
Мудреем, и крепче градус вина.

Глоток его – от сна кто-то ожил,
И в радость ему сомнения мук,
Так будь же вечен в сей день погожий
Немухин Владимир, художник и друг.