Валерий Дудаков: Избранное IV

Папа умер 23 февраля 2011 года в день Красной армии в городе Мо –
скве, в должности зама начальника Управления кадров Министерства
Финансов России в кремлёвской больнице от воспаления лёгких.

Не тяжки ранние вставанья,
Несытая ночная мгла
Разбудит вновь воспоминанья
О зле, сопернике добра.

В часы грядущего рассвета
Крадётся гордый, хищный, злой
Зверь, что находит по приметам
Блаженный след земли сырой.

И я бреду, как этот хищник,
Строкою резкой и прямой,
И кружится легко, неслышно,
Дурман над буйной головой.

Пишу не исповеди ради,
Но аз отмщенья сам воздам,
И в нашем загорянском саде
Гуляют звери по ночам.

И мне по-прежнему не веря,
Живёшь со мною много лет,
Мой след затравленного зверя
Так тонко высветит рассвет.

Я видел птицу. Шла кривясь,
Чуть прыгала, дрожа от боли,
Но было видно: Божья власть –
Пусть жить больной, чем жить в неволе.

Кто учинил такое зло
Над птицей гордой с взглядом цепким?
Тебе сейчас не повезло,
Но ты смела, взлетишь на ветку,

И перебитое крыло
Срастётся, дайте минут сроки,
И всем дрянным котам на зло,
И пусть во зле трещат сороки.

Ума им, видно, не дано,
Сочувствия и сожаленья,
Они, как дряхлое вино,
Не получили масть с рожденья.

Вся жизнь для них – блестящий лом,
Что воровать и тырить стоит,
И оттого они – на слом,
И совесть их не беспокоит.

А, впрочем, может я не прав,
И резонёрствую занудно?
У каждой птицы есть свой нрав,
Но нрав людской расчислить трудно.

С тобой, ворона, мы ровня,
Горжусь гербом я не напрасно,
Подбиты крылья у меня,
Но я креплюсь, судьба не властна

Сбить, даже если путь не прям,
И темень вкруг, смеются злыдни,
Делить бы горе пополам,
Но всё же за тебя обидно,

И в судьбах наших не срослось,
Хоть мы горды и молчаливы,
Но знаем: всем чертям на зло
Всё стерпим, будем же счастливы.

В лук амура стрела заряжается вечно,
Зов Венеры чуть слышен
с прозрачною влагой в глазах,
Что же скажешь ты мне,
что прошепчешь мне,
Друг мой сердечный,
Золотые монеты пристали к твоим волосам.
Груди римских развратниц,
смеётся лицо Купидона,
Целомудренность здесь не в чести,
всюду страсти сплелись,
Среди стольких страстей,
сосчитай ты поди – миллионы,
Но есть главное –
ты красоте в эту ночь помолись.
Пусть кривятся в порыве глухом
безобразные рожи,
И плюют в Магдалину,
мол, спутница будешь греха,
И идут фарисеи, на чёрта обличьем похожи,
И кричит по утру трубный глас
без конца петуха.
Этот грех, этот смех
и кудланье проворной цесарки,
Безобразий неумных и пошлых
лихой угомон,
Награжу я тебя, приласкав,
широко и по царски,
Среди стольких страстей,
сосчитай, ты поди – миллион.
Но величьем своим
охлади всех разнузданных, жадных
Ты наставь, Монсеньор,
И к поклонам святым призови,
И на мир, полный зла,
ниспошли ты видений отрадных,
В вере чистой, Христовой,
весь мир до конца укрепи.

Когда проявится рассвет
Под птичий свист разноголосый,
Один я, никого здесь нет,
И дремлют вечные вопросы:
О прошлом, смысле бытия,
Моих шатаниях беспутных,
В которых воля не моя,
А тех, кто тихо и приблудно
Соблазны вносит, затаясь,
И злобно строит многим «куры»,
То вечной тьмы коварный князь,
От тех напастей нет микстуры,
Таблеток верных, чтоб потом
Срок излеченья быстро минул,
Но Фаби машет мне хвостом,
Рассвет грядёт и морок сгинул.
Собачья верность, что верней,
И не предаст, и радость вносит,
А рассужденья поскорей
Забудем, вмиг к чертям забросим.
Собаку молча приласкав,
В грехах покаюсь неустанно,
Да, верный пёс, я был неправ,
В моих терзаньях постоянных,
Пора отмаливать грехи –
Великий пост, великий случай,
Ты, Фаби, в этом помоги,
Ты, чёрт, оставь меня, не мучай.

Как прежних тихих утр покой я знаю,
Молчанье сосен, лёгкий шум берёз,
И этот день наставший мне принёс
Вновь тишину. Ещё слегка светает,

А птичий свист не переходит в гомон
Весенних чуть хмельных речитативов,
Но оживают празднично, игриво,
Подснежники в траве полузелёной,