Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Замолк. На Матека все смотрят с ожиданьем,
Он вида не подал, что слушал со вниманьем,
И только за бок свой хватался то и дело,
Чтоб саблю выхватить, хотя с поры раздела
И безоружен был, но такова привычка;
При слове «москали» он вспыхивал, как спичка,
И руку отводил, и становился боком,
За что и прозван был добжинцами «Забоком».
Вот поднял голову в молчании глубоком,
Все ждали слов его, а он молчал сурово,
Потом нахмурился, не говоря ни слова,
И вдруг заговорил раздельно, с удареньем,
Оглядывая всех с серьезным выраженьем:

«Панове шляхтичи, скажите мне по чести:
Как далеко француз? Откуда эти вести?
Да разве начата уже война с Москвою?
Французы движутся дорогою какою?
Пехота ль, конница ль? Видали их вы сами?»

По очереди всех Забок обвел глазами.
Пруссак сказал в ответ: «Дождемся бернардина,
Он вести передал, ксендз этот молодчина!
Разведчики теперь окажут нам услугу,
И потихоньку мы вооружим округу,
Без шума лишнего, все проведем умело,
И не пронюхает москаль, чем пахнет дело!»

«Ждать, врать, сеймиковать? — Кропитель скорчил мину
И крепче сжал в руке тяжелую дубину,
Кропилом звал ее, кропил нещадно ею,
Теперь же он кричал, вытягивая шею: —
Ждать, врать, сеймиковать! Всё — бабьи тары-бары,
А что же воевать — робеем или стары?
Я знаю лишь одно, что разум крулевецкий
Хорош для немчуры, а у меня — шляхетский!
Когда на бой иду, то верю я Кропилу,
Когда умру, пускай проводит ксендз в могилу!
Рубить и жить хочу, а не трястись со страха,
Да что же мы, слепцы на поводу монаха?
Зачем разведчики? Оттяжки надоели,
Мы с вами шляхтичи — не рохли-пустомели!
Пусть квестарь квествует, а мой закон единый:
Кропить, кропить, кропить!» — Тут он взмахнул дубиной.
Как видно, призывал Кропитель не напрасно.
«Кропить, кропить, кропить!» — Все подхватили страстно.

Кричал Варфоломей, что прозывался Бритвой
За остроту клинка, прославленного битвой,
И Лейка, что ходил со штуцером широким
И поливал врагов свинцовых пуль потоком:
«Виват! Да здравствует Кропитель и Кропило!»
Пруссак хотел прервать, куда! Не тут-то было!
Кричали: «Черта нам в таком умалишенном,
А если струсил ты — накройся капюшоном!»

Седую голову приподнял Матек старый
И стал улаживать поднявшиеся свары:
«Оставьте Робака, не время для насмешек!
Монах разгрыз уже покрепче вас орешек!
Я вмиг узнал его! Он стреляная птица!
В глаза мне не глядит, не зря монах таится,
Боится, что его на исповедь возьму я…
Да мне~то что? Монах все врет напропалую!
Коль слухи от него, не ждите бернардина!
С какою целью врет, мне это все едино,
Но доверять ему не стоит — бес ксенжина!
Когда ж вы принесли одни пустые слухи,
Чего хотите вы? Не вышло бы прорухи!»

«Мы воевать хотим!» — «Да с кем же?» — «С москалями!
И гей же на царя! Распоряжайся нами!»

Варфоломей Пруссак все добивался слова,
Возвысил голос свой, довел его до рева
И, наконец, добыл и криком и мольбою:

«Коль бить, так бить! — сказал, ударив в грудь рукою. —
Хоть не кропитель я, а все ж веслом, литвины,
Устроил четырем пруссакам я крестины!
Не то б в реке меня пьянчуги утопили».
«Ты, Бартек, молодец! — все дружно завопили. —
Однако с кем война? Когда бы той загадки
Нашли разгадку мы, то было б все в порядке.
Ведь стоит кликнуть клич, народ пойдет за нами.
Ну, а куда вести? Того не знаем сами!
Без знанья этого не может выйти лада,
Порядок нужен тут, за ум нам взяться надо.
А на кого пойдем? Под чьим началом будем,
В конфедерации об этом всем рассудим.
Когда пруссацкую видали ретираду,
В Великопольше мы, не споря до упаду,
Вооружили вмиг шляхетство и громаду.
Домбровский подал знак, и по его приказу
Мы — гей же на коня! — помчались в битву сразу!»

«Вниманье!» — закричал одетый по-немецки
Пан управляющий у Радзивилла в Клецке,
Он звался Бухманом {307} , в округе же, однако,
Все знали Бухмана как честного поляка,
А был ли шляхтичем пан Бухман, неизвестно,
Но уважаем был в округе повсеместно,
Как добрый патриот, служивший у магната,
Ученый человек, к тому ж ума палата,
Знаток политики и мастер на все руки,
Именьем управлял по правилам науки,
Бумаги составлял и слыл за краснобая.
Все смолкли, Бухману охотно уступая.
«Прошу вас!» — начал он, прочистив горло дважды,
И так заговорил, что мог услышать каждый: