Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Протазий графский дом заметил из долины,
Побрел к нему, как лис на запах солонины.
Идет, хоть ведомы охотничьи повадки:
Присядет, поглядит, как, все ли здесь в порядке?
Принюхается вновь и спросит у дубравы,
У ветра свежего, уж нет ли тут отравы?
Протазий, избежать желая перепалки,
У дома покружил, не выпуская палки,
Как будто увидал скотину где не надо,
И, так лавируя, он выбрался из сада.
Потом изобразил охотничью ищейку
И в коноплю юркнул, найдя в плетне лазейку.

В цветущей конопле, в пахучей гуще темной
И человек и зверь найдут приют укромный:
Зайчишка, поднятый на огородной грядке,
Несется в коноплю от гончих без оглядки,
И псам не взять его на грядке конопляной, —
Собьются со следов они во мгле духмяной;
Дворовый прячется, в тени ее укрытый,
Пока не отойдет от гнева пан сердитый,
И от рекрутчины она спасала даже:
Мужик скрывался в ней, пока искали стражи;
Во время всяких смут, в пылу борьбы горячей
Считали шляхтичи решительной удачей
Позицию занять среди зеленой гущи,
До глубины двора разливом волн бегущей:
Ведь с тыла конопля за порослью хмельною
Дорогу преградит высокою стеною.

Протазий был не трус, но запах конопляный
Будил в душе его какой-то трепет странный…
Припомнились ему былые злоключенья
И как он в конопле искал от них спасенья!
Как был приперт к стене однажды Дзиндолетом,
Пан угрожал ему зловещим пистолетом,
Велел залезть под стол, еще и лаять рьяно,
Но Возный в коноплю запрятался от пана.
Как Володкевич-пан, что был предерзких правил, —
Он сеймы разгонял и в грош суды не ставил, —
Повестку изорвал, и в исступленном раже
Поставил гайдуков с дубинками на страже,
И с гневом требовал, чтоб Возный съел повестку,
Не то грозил пронзить рапирою в отместку…
Протазий сделал вид, что ест, взглянул в окошко,
Приметил коноплю и выпрыгнул, как кошка.

Хотя никто уже посланника закона
Нагайкой не встречал, ну, как во время оно,
И только брань одна была ему ответом,
Протазий ничего еще не знал об этом.
Повесток он давно не разносил в округе,
Хоть предлагал не раз Судье свои услуги;
Протазия щадя, Судья не соглашался,
На доводы его и просьбы не склонялся
Доселе.
Тишина… и, слыша сердца стуки,
Протазий в коноплю просовывает руки,
Раздвинул стебли он и, как пловец, волною
Захлестнутый, поплыл под зеленью густою.
Вот поднял голову, к окну подкрался смело —
Оттуда пустота на Возного глядела.
Он стал ни жив ни мертв, до крайности взволнован.
И что же? Замок нем, как будто зачарован?
Повестку прочитал, оправившись немного,
Вдруг услыхал шаги у самого порога,
Бежать хотел, взглянул — знакомая особа.
Да кто же? Бернардин! Тут удивились оба.

А Граф со всем двором так быстро в путь пустился,
Что даже и дверей закрыть не потрудился.
Ушли с оружием. Разбросанные в зале
Винтовки, штуцера и шомпола лежали.
Отверток, винтиков валялся целый ворох,
И для патронов был в углу насыпан порох.
Охотиться ль они помчались без оглядки,
Зачем же сабли здесь? Клинок без рукоятки?
Оружья старого тут навалили груду,
Как будто бы его сбирали отовсюду.
И в склады бегали и в погребах искали.
Ксендз Робак оглядел и сабли и пищали
И поспешил в фольварк, чтоб люди рассказали,
Куда поехал Граф (прислуга знать могла бы).
Но встретились ему лишь две каких-то бабы.
От них проведал он, что Граф, созвав дружину,
Во всеоружии отправился к Добжину.

Шляхетским мужеством и красотой шляхтянок
Добжинский род в Литве прославил свой застянок.
Он многолюден был; когда без исключенья
Всю молодежь призвал Ян Третий в ополченье,
То шляхтичей шестьсот из одного Добжина
Откликнулось на зов. Шляхетская община
С тех пор уменьшилась, а также обеднела.
В былом — на сеймиках, на сборах — то ли дело!
Жизнь беспечальная в довольстве протекала.
Теперь Добжинские работают немало
И только что сермяг, как прочие, не носят,
В холстине крашеной и жнут они и косят
Да ходят в кунтушах. Шляхтянок платья тоже
Расцветкою одной с крестьянскими не схожи:
И рядятся они в миткаль, а не в холстину,
В ботинках, не в лаптях, пасут свою скотину.
В перчатках лен прядут и на поле гнут спину.

Есть чем похвастаться перед людьми Добжинским:
И польским языком, и ростом исполинским.
По черным волосам и по носам орлиным
О польском роде их мы узнаем старинном.
Хоть лет четыреста прошло, а то и больше,
С тех пор как шляхтичи ушли в Литву из Польши,
Родным обычаям они не изменяли
И при крещении ребенка называли
Всегда по имени мазурского святого:
Варфоломея ли, Матвея — не иного.
Так сын Матвея был всегда Варфоломеем,
Варфоломеев сын крещен бывал Матвеем.
Шляхтянки были все иль Кахны, иль Марины;
И, чтоб распутаться средь этой мешанины,
Давали клички всем, заботясь о порядке,
Тем за достоинства, а тем за недостатки.
Иному молодцу, в знак большего почета,
Давались иногда и прозвища без счета.
В Добжине шляхтич слыл под кличкою одною,
А у соседей был известен под иною.
Шляхетство местное, Добжинским в подражанье,
Переняло себе и клички и прозванья,
В семейный обиход ввело их по привычке.
И позабыли все, что из Добжина клички
И были там нужны, но что в другом селенье
По глупости людской вошли в употребленье.