Адам Мицкевич - Стихотворения. Поэмы

Граф спорить с ним не стал, порядком утомленный.
Взглянул он, уходя, в отверстия бойницы, —
И увидал огни в имении Соплицы.
«Иллюминируйте, — он закричал, — панове,
Но завтра, в этот час, мрак будет в Соплицове!»

Гервазий наземь сел, о стенку опираясь,
Склонил он голову, размыслить собираясь,
А лунный свет скользил по лысине блестящей,
Гервазий пальцами на ней чертил все чаще,
Видать, что намечал сраженья план, однако
Все реже раскрывал свои глаза Рубака.
Вот клюнул носом он. Обычаю согласно
Молиться на ночь стал, но было все напрасно!
Меж «Богородицей» и «Верую», в затменье,
Гервазий увидал скользящий рой видений —
Горешков доблестных. Прошел мороз по коже,
И он уже не мог унять сердечной дрожи,
Покручивая ус, сердито смотрят паны,
Вот саблн скрещены, взлетели буздыганы {293} !
Но кто всех позади, и мрачный и унылый,
С кровавой раною? Ах, господи помилуй!
Пан Стольник перед ним! Все стал крестить кругом он,
Чтоб только страх унять, утишить крови гомон,
За душ в чистилище пробормотал литанью,
Глаза сомкнулись вновь. Опять мечей блистанье,
Вот мчится конница в погоне за добычей,
И Рымша во главе, наезд на Кореличе.
Увидел и себя: охваченный порывом,
С рапирой поднятой, летит верхом на сивом,
Летит, и валится со лба конфедератка,
И плещет по ветру крылами тарататка,
А он летит вперед; уже злодей Соплица
В амбаре подожжен, амбар еще дымится,
Сторонники Соплиц бегут в жестокой спешке…
И так уснул слуга последнего Горешки.

Восходит нехотя, обычного позднее
Бесцветная заря, незрячий день за нею.
Еще не брезжит свет, хоть ожила долина,
Мгла в воздухе висит, как над избой литвина
Подгнившая стреха, и только там, с востока,
По белому пятну, что движется высоко,
Видать, что солнышко идет по небосводу
И дремлет на ходу, не радуя природу.

И на земле у нас такая же картина:
Позднее побрела на пастбище скотина
И зайцам не дала наесться до отвала,
Они бежали в лес уже с зарей, бывало,
А нынче на лугу, туманами повитом,
Хрустят мокричкою с завидным аппетитом,
Резвятся, прыгают, но вот, завидя стадо,
Бегут во все концы, — спасаться зайцам надо!

В чащобе тишина. Разбуженная птаха,
Почистив перышки, нахохлилась со страха,
Не хочет щебетать, к осине прижимаясь;
У лужи затрещал трудолюбивый аист.
На копнах вымокших вороны-непоседы
Уныло повели зловещие беседы;
Предвестье слякоти крестьянам надоело,
Они давным-давно в полях взялись за дело.

Простая песня жниц разносится над нивой,
Печальная, как день бессолнечный, тоскливый;
Не вторит эхо ей; в рассветной, мглистой рани
Похрустывает рожь, несется кос жужжанье,
Запели косари, жужжанью в подражанье,
Закончив полосы, оттачивают косы,
В такт оселки звучат, как хор многоголосый,
И не видать людей, лишь звон серпов да пенье,
Как голос музыки, невидимой, осенней.

Уселся эконом на желтый сноп лениво,
Откинув голову, отворотясь от жнива,
На перекресток он глядит в недоуменье:
Необычайное на всех путях движенье!

Возы стремительно проносятся с рассвета,
Не догнала бы их почтовая карета!
И брички легкие одна вслед за другою
Несутся во всю прыть нестройной чередою.
Направо поскакал гонец, забыв усталость,
Налево лошадей десятка два промчалось,
И все торопятся проселочной дорогой.
Откуда и зачем? Встал эконом с тревогой,
Пытался расспросить, что означает это,
Но на вопросы он не получил ответа.
Как духи, всадники в тумане пролетели,
И только стук копыт донесся еле-еле,
Бряцанье палашей — еще бы не знакомо —
Все это и страшит и тешит эконома.
В те времена в Литве хотя спокойно было,
Однако о войне молва уже ходила.
Слух о Домбровском был и о Наполеоне.
Уж не французов ли несли лихие кони?
Пустился эконом бегом к судье Соплице —
Хотел вестями с ним скорее поделиться.

Печально поутру в усадьбе после ссоры,
Не раздается смех, умолкли разговоры,
Хоть панна Войская гаданье разложила
И поиграть в марьяж мужчинам предложила,
Но гости врозь сидят, молчат, не балагурят,
Шьют что-то женщины, мужчины трубки курят,
И даже мухи спят.
Не по себе Гречехе,
Пошел на кухню он послушать без помехи
Беседы челяди, и вопли экономки,
И поваренка крик, обиженный и громкий,
Но вскоре предался блаженному покою,
Любуясь на огонь, румянящий жаркое.