— Что-то случилось с проклятым холодильником. Он то работает, то нет. Слушай, если ты никогда не делал газету, то что заставило тебя заинтересоваться именно этой?
— А я и не говорил, что заинтересован. Это идея Лонегана.
— Почему он считает, что ты справишься?
— Не знаю. Наверное, потому, что я когда-то пытался писать и работал в нескольких журналах.
— Это не одно и то же. — Тут Перски кинул на меня проницательный взгляд. — Ты, выходит, как я? У него на крючке?
— Нет. Между нами все чисто.
Это была правда. В данный момент я не был должен Лонегану ни пенни.
Перски немного помолчал.
— Будь осторожен. Лонеган держит половину мира за хвост и не прочь прихватить за то же место остальную половину.
Я ничего не ответил.
Внезапно лицо Перски впервые выразило какую-то заинтересованность:
— Пробовал писать, говоришь? А что?
— Статьи, комментарии, стихи, фантастику. Всего понемножку.
— И как, удачно?
— Не очень.
— Я бы управился, кабы знал, с какой стороны браться за ручку. А так… Получается, что слова-то у меня есть, только вот в приличные предложения они никак не складываются. Было время, когда мне казалось, что они сложатся. Отсюда и газета.
— А раньше ты чем занимался?
— Распространением нескольких подобных газетенок по штату. Шли они хорошо. И вообще: все казалось настолько просто, что я мигом ухватился за этот вот листок, как только представился шанс. — Он тяжело вздохнул. — Только «просто» не получилось.
— А как ты попал на крючок к Лонегану?
— Как все. Берешь немного. Потом выясняется, что должен уже много.
— У тебя есть, точнее, было дело. Как насчет банков?
— Глухо. Я махнул на них рукой почти сразу.
— Сколько ты должен Лонегану?
— Хрен его знает. Сам дьявол не разберется после этого растительного существования «шесть за пять» неделя за неделей. Не удивлюсь, если целый миллион.
К шести часам вечера, когда Верита кончила разбираться в бумагах, выяснилось, что Перски должен Лонегану девятнадцать тысяч долларов. Плюс около восьми тысяч типографии и за бумагу и тридцать семь тысяч невыплаченных федеральных и местных налогов. И никакого имущества, кроме пары вшивых старых столов.
— Всего шестьдесят пять тысяч долларов, — подытожил я.
— Иисусе! — прошептал он, глядя на желтый листок с аккуратными записями Вериты. — Я знал, что очень много, но столько… Это ужасно!
— Фактически вам абсолютно нечего продавать, — мягко заметила Верита. — Вам остается только объявить себя банкротом.
Перски пристально посмотрел на нее.
— Банкротство освободит меня от уплаты налогов?
— Нет. Налоги не прощаются.
— Как и задолженности Лонегану. Во всяком случае, если вам дорога своя шкура, — мрачно сказал он и, не договорив, повернулся ко мне. — Что будем делать?
Мне стало его жаль. Потом вспыхнуло раздражение. Что-то я больно жалостливый. Даже во Вьетнаме мне было жалко тех, кто попадал в перекрестье моего оптического прицела. Сперва я не мог нажать на курок, пока по кустарнику вокруг меня не начинали щелкать пули. Только тогда я осознавал, что тип в прицеле — мой враг, и жалость исчезала. Я нажимал на курок. Автоматическая очередь перерезала его почти надвое… Мне незачем было испытывать жалость там, нет смысла чувствовать ее и здесь: ни к тому пацану, который пытался ударить меня прошлой ночью, ни к этой ослиной морде, которая сгорает от желания подсунуть меня Лонегану вместо себя.
— Пойдем, — сказал я Верите. — Обойдемся без «Голливуд экспресс».
Она встала. Перски вцепился в мою руку:
— Но Лонеган сказал…
Я грубо стряхнул его.
— Чихать мне на его слова. Если Лонегану нужна твоя газета, пусть сам ее и покупает. На свои деньги, а не на мои.
— Инкассатор вернется за вами в семь. Что мне передать ему?
— Что слышал. Пусть доложит Лонегану. А я пошел домой.
Верита оставила свою машину перед моим домом, так что нам действительно пришлось возвращаться пешком. Это заняло около часа.
— Я к себе, — сказала она, когда мы наконец добрались.
— Нет, поднимайся ко мне. У меня есть бутылка вина. Освежимся. Мне хочется отблагодарить тебя.
Она улыбнулась.
— Забавно. Я училась этой работе шесть лет, и лишь сегодня мне впервые выпал случай применить свои знания на практике.
Меня внезапно толкнуло:
— Ты говоришь не как чикано!
— Акцент для конторы по безработице, — рассмеялась она. — Бухгалтера ворочают языком иначе.
Читать дальше