Гарольд Роббинс - Воспоминания минувших дней

«Вступая в мир Гарольда Роббинса, вы оказываетесь в гуще борьбы — за власть, за богатство, за любовь.

Его книги буквально взрываются в руках у читателя».

«Гарольд Роббинс — настоящий мастер!»

В последний раз я видел своего отца, когда он лежал в гробу. Неподвижное тело, тщательно расчесанные седые волосы и брови, а на суровом лице необычайно кроткое выражение. Стоя в тишине часовни, я молча смотрел на него. Что-то было не так. Немного поразмыслив, я понял. Отец обычно спал на боку, одна рука лежала на глазах, защищая их от света, а лицо выражало мрачную сосредоточенность. Сейчас ничего этого не было. Не было даже враждебности к утру, вырывавшему его из мира снов. Затем крышка гроба закрылась, и больше отца я никогда уже не видел.

На меня нахлынуло облегчение. Все позади. Я был свободен. Оторвав глаза от гроба, блестевшего медью и красным деревом, я взглянул вверх.

Священник жестом попросил нас выйти. Я направился к двери, но мой брат Ди-Джей, или, иначе говоря, Дэниэл Джуниор, то есть младший, удержал меня.

— Возьми под руку мать, — прошептал он, — и прекрати по-дурацки улыбаться. Здесь полно фотографов.

Ди-Джею было тридцать семь лет, на двадцать больше, чем мне, и мы с ним жили как бы в разных измерениях. Он родился от первого брака отца, я — от последнего. Между этими браками у отца были и другие женщины, но детей от них он не имел.

— Пошел к черту.

Выйдя из часовни в небольшую прихожую, где мы должны были ждать, когда будет готов траурный кортеж лимузинов, я закурил. В прихожей уже было несколько близких друзей и коллег отца. Ко мне подошел Мозес Баррингтон, бывший в профсоюзе исполнительным директором. На его черном лице поблескивали капельки пота.

— Как мать? — спросил он. — Держится?

— Все в порядке, — ответил я.

Он внимательно посмотрел на дым, струившийся у меня из носа.

— Так ты можешь заработать рак.

— Знаю. Я читал предупреждение на пачке.

В этот момент дверь открылась, и все повернулись в ту сторону. На пороге часовни показалась моя мать. Рядом с ней шел Ди-Джей. Поддерживая ее одной рукой, он держал другую у нее за спиной, как бы не давая ей упасть. В эту минуту он больше походил на ее старшего брата, чем на пасынка. В какой-то мере, это соответствовало действительности, потому что он был всего на три года старше ее.

В черном траурном платье мать выглядела моложе, ее белая кожа казалась тоньше, а длинные белокурые волосы светлее. Как только дверь за ними закрылась, она сразу перестала походить на вдову. Освободившись от объятий Ди-Джея, она подошла ко мне.

— Джонатан, мой мальчик, ты единственное, что у меня осталось.

Мне удалась избежать ее объятий. Она говорила неправду. И дело не в тех грязных сплетнях, которые распространяли об отце газеты. Но где-то он все же должен был отложить приличные деньги — либо в профсоюзе, либо в министерстве юстиции, либо в тюрьме.

Мать на мгновение остановилась. Ее руки, раскрытые для объятий, повисли в воздухе, а затем упали.

— Дай мне сигарету, — сказала она.

Я зажег ей сигарету. Мать жадно затянулась. Ну вот, теперь лучше.

Ее щеки порозовели. Моя мать была красивой женщиной и знала это.

— Когда вернемся домой, мне надо будет поговорить с тобой, — сказала она.

— Хорошо, — я потушил сигарету в урночке с песком, — я буду ждать тебя там.

— Там, — непонимающе повторила мать. — Где «там»?

— Дома, — объяснил я. — Я не поеду на кладбище.

— Что значит «не поеду»? — раздался голос подошедшего Ди-Джея. — Как это, по-твоему, будет выглядеть?

— Мне наплевать, как это будет выглядеть.

— Но это очень важно, — возразил Ди-Джей. — Сюжеты о похоронах будут показаны по телевидению. Их увидят члены Конфедерации во всей стране.

— Тогда побеспокойся, чтобы увидели тебя, — сказал я. — Вот это действительно важно. Ты же станешь теперь председателем, а не я.

Ди-Джей повернулся к матери.

— Маргарет, ты должна уговорить его пойти.

— Джонатан…

— Нет, мама, нет. Это пустая трата времени. Я не любил его, когда он был жив, и сейчас у меня нет оснований делать вид, что, умерев, он стал мне более симпатичен. Это лживый, варварский обряд, и я не имею ни малейшего желания в нем участвовать.