Гарольд Роббинс - Стилет (другой перевод)

Одиннадцатый час вечера… Когда в бар вошла проститутка, у стойки было всего три человека, да еще один сидел за столиком у дальней стены. Через открывшуюся дверь порыв свежего ночного ветра ворвался в помещение. Проститутка взобралась на высокий табурет и сбросила с плеч зимний жакет.

— Джим, пива! — сказала она.

Бармен молча поставил перед ней наполненный стакан, взял четвертную монету и подкинул ее вверх.

— Что-нибудь сегодня есть? — спросила она, изучая взглядом мужчин.

Бармен отрицательно покачал головой.

— Нет, Мэри. Сегодня — нет. Воскресную ночь туристы обычно проводят дома, в своих постелях.

Он отошел и принялся протирать стаканы, наблюдая искоса, как девушка потягивает свое пиво. Мэри… Он всех их называл так — Мэри. Миниатюрная пуэрториканка с черными блестящими глазами и маленькими твердыми грудками и ягодицами. Любопытно, когда она сделала последнюю выдачу.

Проститутка перевела взгляд с парней, стоящих у бара, на незнакомца за столиком в дальнем углу. Отсюда она видела только спину, но по одежде и осанке можно было судить, что он, вероятно, приезжий. Она бросила взгляд на бармена и, когда тот молча пожал плечами, соскользнула с табурета и направилась к сидящему мужчине.

Мужчина молча рассматривал свой стакан с виски, когда она поравнялась с его столиком.

— Вы одиноки, сеньор? — спросила она.

Он поднял глаза — все стало ясно: холодный взгляд темно-синих глаз, загорелое лицо, чувственный рот — такие не покупают удовольствия, они просто берут их.

— Нет, спасибо, — вежливо ответил Чезарио. Загадочно улыбнувшись, проститутка кивнула и вернулась к стойке, снова вскарабкалась на табурет и достала сигарету.

Маленький коренастый бармен протянул спичку.

— Я же говорю: воскресная ночь, — заметил он усмехнувшись.

Девушка затянулась и выпустила тонкую струйку дыма.

— Знаю, — произнесла она одними губами, и едва заметная тень тревожно пробежала по ее лицу. — Однако нужно всегда быть в форме, а это дорого стоит.

Позади стойки зазвонил телефон, и бармен отправился туда. Выйдя, он остановился у столика, где сидел Чезарио, и сообщил по-испански, что его вызывают. Тот поблагодарил и подошел к аппарату.

— Это нужно сделать утром, когда он будет входить в здание суда, — проговорил на итальянском приглушенный женский голос.

— А другого места не нашли? — спросил Чезарио.

— Нет, — голос в трубке был тих, но тверд. — Откуда он появится, неизвестно. Несомненно одно: он придет в суд в одиннадцать.

— Остальные еще там?

— Да, в Майами и Лас-Вегасе. У вас есть план?

— Все уже готово.

Голос стал почти жестким:

— Он не должен попасть на свидетельское место! И те двое тоже.

Чезарио ответил коротким смешком:

— Передай дону Эмилио, пусть не волнуется. Они уже мертвы.

Он повесил трубку и вышел из бара. Густые сумерки, накрывшие Гарлем, поглотили его. Дул холодный ветер. Чезарио поднял воротник и пошел прочь. Миновав пять кварталов, он вышел на Парк-авеню, остановил такси и назвал водителю адрес:

— «Эль-Марокко».

Устроившись на мягком заднем сидении и ощущая, как его охватывает возбуждение, он зажег сигарету. Наконец-то… Впервые после войны — настоящее дело. Он вспомнил, как это было в первый раз. Первая женщина и первая смерть. Непостижимо, но они всегда были рядом в его жизни. И всегда смерть, которую несла его рука, была самой последней, бесспорной реальностью.

Много воды утекло с тех пор… В тридцать пятом ему было пятнадцать. В тот день в маленькой сицилийской деревушке проводился парад. Фашисты беспрестанно устраивали парады. Там и сям виднелись знамена и транспаранты, портреты с изображением дуче: надутая физиономия с крохотными свиными глазками, сжатый в ярости кулак. «Жизнь — это опасность! Будьте Итальянцами! Италия — значит сила!..»

Вечерело. Чезарио возвращался домой. Приблизившись к склону горы, он поднял глаза. Замок высился на самом краю выступа, почти на одном уровне с вершиной, причудливый и нелепый. Его строили шесть столетий назад — когда первый из князей Кординелли, давно забытый предок Чезарио, женился на девушке из семейства Борджиа.

Поднимаясь в гору, сплошь увитую виноградниками семейства Гандольфо, Чезарио вдыхал пряный запах черного винограда. Ему живо припомнилось волнение, которое он испытал, слушая рассказы сержанта, набирающего рекрутов, о том, какие роскошные и безудержные оргии устраивались во дворце дуче.