Клиффорд Саймак: Роковая кукла - английский и русский параллельные тексты

— Кому? Да разве мне поверят? Кто я такой? Дрянь, забулдыга и пьяница, да еще из больницы сбежал...

— Ладно, — говорю я, — ладно.

“You were the man to tell,” said Stiffy. “You're accredited, it seems like. Someone will listen to you. You can get in touch with someone and they'll listen to you.”

“If it was good enough,” I said.

“This is good enough,” said Stuffy. We have something that the aliens want. We're the only people who can give it to them.”

“Give to them!” I shouted. “Anything they want, they can take away from us.”

— А вот ты им растолкуешь, ты вроде как посол, что ли, доверенное лицо. Тебя кто-нибудь да выслушает. Свяжись там с кем-нибудь, и тебя послушают.

— Если есть что слушать.

— Есть что слушать! — говорит Шкалик. — У нас есть кое-что такое, чего тем чужакам не хватает. И только мы одни можем им это дать.

— Дать? — кричу я. — Все, что им надо, они у нас и так отберут.

“Not this, they can't,” said Stuffy.

I shook my head. “You make it sound too easy. They already have us hooked. The people want them in, although they'd come in anyhow, even if the people didn't. They hit us in our weak spot .. .”

“The Flowers have a weak spot, too,” said Stuffy.

— Нет, это они так сами взять не могут, — возражает Шкалик.

Я качаю головой.

— Что-то слишком просто у тебя получается. Ведь они уже подцепили нас на крючок. Люди только того и хотят, чтоб они к нам пришли, да если бы и не хотели, они все равно придут. Они угодили в наше самое уязвимое место...

— У Цветов тоже есть уязвимое место, — говорит Шкалик.

“Don't make me laugh,” I said.

“You're just upset,” said Stiffy.

“You're damned right I am.”

— Не смеши меня.

— Ты просто обалдел и уже не соображаешь.

— Какой ты догадливый, черт подери!

And I had a right to be. The world had gone to pot. Nuclear annihilation was poised above our heads and the village, wild before, would be running frantic when Hiram told what he'd seen down in the garden. Hiram and his hoodlum pals had burned down my house and I didn't have a home—no one had a home, for the earth was home no longer. It was just another in a long, long chain of worlds that was being taken over by another kind of life that mankind had no chance of fighting.

Еще бы не обалдеть. Весь мир летит в тартарары. Над Милвиллом нависла ядерная смерть, уже и так все с ума посходили, а теперь Хайрам расскажет о том, что видел у меня в саду, и народ окончательно взбесится. Хайрам и его шайка дотла сожгли мой дом, я остался без крова... да и все человечество осталось без крова, вся Земля перестала быть для нас родным домом. Отныне она всего лишь еще одно звено в длинной, нескончаемой цепи миров, подвластных иной форме жизни, и эту чужую жизнь людям не одолеть.

“The Flowers are an ancient race,” said Stuffy. “How ancient, I don't know. A billion years, two billion, it's anybody's guess. They've gone into a lot of worlds and they've known a lot of races—intelligent races, that is. And they've worked with these races and gone hand in hand with them. But no other race has ever loved them. No other race has ever grown them in their gardens and tended them for the beauty that they gave and no ...”

“You're crazy!” I yelled. “You're stark, raving mad.”

— Эти Цветы — очень древняя раса, — объясняет Шкалик. — Даже и не знаю, какая древняя. Может, им миллиард лет, а может, и два миллиарда, неизвестно. Сколько миров они прошли, сколько всяких народов видели — не просто живых, а разумных. И со всеми они поладили, со всеми сработались и действуют заодно. Но ни разу ни одно племя их не полюбило. Никто не выращивал их у себя в саду, никто и не думал их холить и нежить только за то, что они красивые...

— Да ты спятил! — ору я. — Вконец рехнулся!

“Brad,” said Nancy, breathlessly, “he could be right, you know. Realization of natural beauty is something the human race developed in the last two thousand years or so. No caveman ever thought a flower was beautiful or...”

“You're right,” said Stuffy. “No other race, none of the other races, ever developed the concept of beauty. Only a man of Earth would have dug up a clump of flowers growing in the woods and brought them home and tended them for the beauty that the Flowers had never known they had until that very moment. No one had ever loved them before, for any reason, or cared for them before. Like a lovely woman who had never known she was beautiful until someone told her that she was. Like an orphan that never had a home and finally found a home.”

— Брэд, — задохнувшись от волнения, говорит Нэнси, — а может быть, он прав? Ведь только за последние две тысячи лет или около того люди научились чувствовать красоту, увидели прекрасное в природе. Пещерному человеку и в голову не приходило, что цветок — это красиво...

— Верно, — кивает Шкалик. — Больше ни одно живое существо, ни одно племя не додумалось до такого понятия — красота. Только у нас на Земле человек возьмет, выкопает где-то в лесу несколько цветочков и притащит к себе домой, и ходит за ними, как за малыми детьми, ради ихней красоты... а до той минуты Цветы и сами не знали, что они красивые. Прежде их никто не любил и никто о них не заботился. Это вроде как женщина и мила, и хороша, а только покуда ей кто-нибудь не сказал, — моя, какая ж ты красавица! — ей и невдомек. Или как сирота: все скитался по чужим, а потом вдруг нашел родной дом.

It was simple, I told myself. It couldn't be that simple. There was nothing ever simple. Yet, when one thought of it, it seemed to make some sense. And it was the only thing that made any sense.

“The Flowers made one condition,” Stuffy said. “Let us make another. Let us insist that a certain percentage of them, when we invite them, must remain as flowers.”