Гилберт Честертон - Три орудия смерти - английский и русский параллельные тексты

A man clad completely in black, even (it was remembered) to the dreadful detail of black gloves, appeared on the ridge above the engine, and waved his black hands like some sable windmill. Некий человек, одетый во все черное, вплоть до (как запомнилось очевидцам) такой мелочи, как леденящие душу черные перчатки, вынырнул словно из-под земли у края железнодорожного полотна и замахал черными руками, словно какая-то жуткая мельница. This in itself would hardly have stopped even a lingering train. Сами по себе подобные действия едва ли могли бы остановить поезд даже на малом ходу. But there came out of him a cry which was talked of afterwards as something utterly unnatural and new. Но при этом человек испустил вопль, который впоследствии описывали как нечто совершенно дикое и нечеловеческое. It was one of those shouts that are horridly distinct even when we cannot hear what is shouted. Вопль был из тех звуков, которые едва внятны, даже если они слышны вполне отчетливо. The word in this case was В данном случае было выкрикнуто слово: "Murder!" "Убийство!" But the engine-driver swears he would have pulled up just the same if he had heard only the dreadful and definite accent and not the word. Однако машинист клянется, что остановил бы поезд в любом случае, даже если бы услышал не слово, а лишь зловещий, неповторимый голос, который его выкрикнул. The train once arrested, the most superficial stare could take in many features of the tragedy. Едва поезд затормозил, сразу же обнаружились многие подробности недавней трагедии.

The man in black on the green bank was Sir Aaron Armstrong's man-servant Magnus.	Мужчина в черном, появившийся на краю зеленого откоса, был лакей сэра Арона Армстонга, угрюмый человек по имени Магнус.
The baronet in his optimism had often laughed at the black gloves of this dismal attendant; but no one was likely to laugh at him just now.	Баронет со свойственной ему беззаботностью частенько посмеивался над черными перчатками своего мрачного слуги; но теперь никто не склонен был над ними смеяться.
So soon as an inquirer or two had stepped off the line and across the smoky hedge, they saw, rolled down almost to the bottom of the bank, the body of an old man in a yellow dressing-gown with a very vivid scarlet lining.	Когда несколько любопытствующих спустились с насыпи и прошли за почернелую от сажи изгородь, они увидели скатившееся почти до самого низу откоса тело старика в желтом домашнем халате с ярко-алой подкладкой.
A scrap of rope seemed caught about his leg, entangled presumably in a struggle.	Нога убитого была захлестнута веревочной петлей, накинутой, по-видимому, во время борьбы.
There was a smear or so of blood, though very little; but the body was bent or broken into a posture impossible to any living thing.	Были замечены и пятна крови, правда, весьма немногочисленные; но труп был изогнут или, вернее, скорчен и лежал в позе, какую немыслимо принять живому существу.
It was Sir Aaron Armstrong.	Это и был сэр Арон Армстонг.
A few more bewildered moments brought out a big fair-bearded man, whom some travellers could salute as the dead man's secretary, Patrick Royce, once well known in Bohemian society and even famous in the Bohemian arts.	Через несколько минут подоспел рослый светлобородый человек, в котором кое-кто из ошеломленных пассажиров признал личного секретаря покойного, Патрика Ройса, некогда хорошо известного в богемных кругах и даже прославленного в богемных искусствах.
In a manner more vague, but even more convincing, he echoed the agony of the servant.	Выказывая свои чувства более неопределенным, но при этом и более убедительным образом, он стал вторить горестным причитаниям лакея.
By the time the third figure of that household, Alice Armstrong, daughter of the dead man, had come already tottering and waving into the garden, the enginedriver had put a stop to his stoppage.	А когда из дома появилась еще и третья особа, Элис Армстронг, дочь умершего, которая бежала неверными шагами и махала рукой в сторону сада, машинист решил, что долее медлить нельзя.
The whistle had blown and the train had panted on to get help from the next station.	Он дал свисток, и поезд, пыхтя, тронулся к ближайшей станции за помощью.
Father Brown had been thus rapidly summoned at the request of Patrick Royce, the big ex- Bohemian secretary.	Так получилось, что отца Брауна срочно вызвали по просьбе Патрика Ройса, этого рослого секретаря, в прошлом связанного с богемой.
Royce was an Irishman by birth; and that casual kind of Catholic that never remembers his religion until he is really in a hole.	По происхождению Ройс был ирландец; он принадлежал к числу тех легкомысленных католиков, которые никогда и не вспоминают о своем вероисповедании, покуда не попадут в отчаянное положение.
But Royce's request might have been less promptly complied with if one of the official detectives had not been a friend and admirer of the unofficial Flambeau; and it was impossible to be a friend of Flambeau without hearing numberless stories about Father Brown.	Но вряд ли просьбу Ройса исполнили бы так быстро, не будь один из официальных сыщиков другом и почитателем непризнанного Фламбо: ведь невозможно быть другом Фламбо и при этом не наслушаться бесчисленных рассказов про отца Брауна.

Читать дальше