Борис Хайкин - На перекрёстке ностальгий. Избранное

Воронка привыкла к солёному плену.
Содом и Гоморра в руинах на дне.
А пьяным от счастья «беда – по колено»
На самой опасной её глубине.

Мне не понять, где истина, где деза.
На Интернете скрашиваю дни.
И ты, Всевышний, не сочти за дерзость —
На чашку сайта все же загляни.

Заблудшего, понять меня попробуй,
Что жег мосты, страдая и любя.
Прости за поэтические тропы,
Что часто уводили от Тебя.

Разменивал себя в житейской гуще.
Все мысли занимала суета.
По сути, был я мышкою ведущей,
Смущающей ведомого кота.

Вкусил немало патоки и соли,
Не раз за вожаком лукавым шел,
Заботой невостребованной болен
И вирусом неверья заражен.

Обидно быть незрячим до могилы.
Я средь иных, витийствующих сплошь,
Хочу собрать растраченные силы,
Открыть глаза на истину и ложь.

Прошу не отказать мне в просьбе скромной.
«Вишу» я на приеме много дней.
Надеюсь, есть мой адрес электронный
В небесной канцелярии Твоей!

Над Святою землей небеса разрешаются ливнями.
И, промокнув до нитки, принять их приходится мне.
Под еврейской хупой сочетаются пальмы счастливые.
Как невольный свидетель, смотрю я на них в стороне.

На Земле праотцев с давних пор говорят не по-нашему.
Седина облаков обустроилась над головой.
В золотой листопад я по вороху листьев расхаживал,
Но в букетах цветов я не видел отрады живой.

Это кто-то другой, молодой, на моей фотографии.
Там пустынный Чак-Пак, здесь лютует Хамсин до утра.
Но об этом пятне на ветровке моей биографии
На Земле праотцев я успел позабыть не вчера.

Обживаясь в стране понемножку,
Я на землю сошел с этажей.
И завел себе дикую кошку,
Чтобы в доме ловила мышей.

Принимая, как должное, милость,
Все сметает она со стола.
Нагуляла жирок, обленилась.
И, в придачу, котят принесла.

Был мне промысел Божий неведом.
И теперь, покоряясь судьбе,
Вдоволь потчую кошку обедом,
Оставляя объедки себе.

Кошка дикая лижет мне руки.
Не видать ни мышей, ни крысят.
Даром что ли коты всей округи
Под окошком моим голосят?!

Я на Земле Обетованной,
Где от кибуца до воды
Сам страж пустынь – песок барханный,
Как лис, запутывал следы.

И, словно повесть жизни краткой,
Взахлеб листая суть страниц,
Читать пытаюсь отпечатки
Млекопитающих и птиц.

Мои следы, я знаю точно,
Вода соленая кропит.
Они – из свежих и непрочных
Среди следов когтей, копыт.

И не напрасно так умело
Следы босых усталых ног
Перечеркнул крест-накрест белый
Невозмутимый осьминог.

Первородство – под вопросом.
Но сошелся клином свет
На резце каменотеса
И скрижалях горьких лет.

Нелегко, да не впервые
Муравейники олим 1 1 Олим – репатрианты (иврит)
Шлифовали мостовые
Града Иерусалим.

Не могли они иначе,
Захлебнув морской волны.
«Сердце мудрых – в Доме плача»
И у Западной стены.

А иные по этапу,
Обживая свой шесток,
Положили глаз на Запад,
Отправляясь на Восток.

Море слева, горы справа.
Там – чужие города…
В споре истин нету правых,
Но пути ведут сюда.

Как пара теза-антитеза,
Разлад антихриста с Христом,
Как резус-плюс и минус-резус,
Как трюк рекламный – два – в одном…

Кому-то это было нужно —
Столкнуть на море корабли,
Полюсы – северный и южный,
Национальности земли.

Не привыкать с улыбкой милой
Им разделять сердца – на два.
Изобретать для смерти мира
Отраву антивещества.

Не пребываю в эмпиреях,
Не раз, не два своими бит.
Когда еврей, как зверь – с евреем…
И я тогда антисемит.

Приставкой «анти» мир поруган.
Быть может, есть и анти-я?
Мы не сойдемся с антидругом
На параллелях бытия.

И вот вечерняя заря
Опустится на дно морское.
И ты бросаешь якоря
В забытой гавани покоя,
Планиду многих повторя,
Кого терзали быль и небыль,
Сомнений альфа и омега.
Ты не заметишь в день осенний,
Как в малой толике прозрений
Мерцает поздняя заря.
И на Земле, не знавшей снега,
Услышишь песню снегиря.