Борис Хайкин - На перекрёстке ностальгий. Избранное

В своей квартире швец и жнец,
На людях боек и речист,
Мой дядя – вылитый отец.
На город – первый шахматист.

Доска разложена, и вот —
Турнир хозяев и гостей.
И мы ведем «войска» в поход,
Тяжелых спешив лошадей.

И я, захваченный игрой,
Гляжу – фигур редеет рать.
Я долго жертвовал родней.
Пора ей должное воздать.

Поддам, как в баньке, жару вам,
Родители честны!
Недаром зять пожаловал
На тещины блины.

Дымится чай, не водочка,
На праздничном столе.
Внучата здесь не водятся
В единственном числе.

И ласка, словно патока,
В компании большой.
Шалит «царевна» Катенька.
Не комом блин – старшой.

А младшенькая, Лизонька,
Разбойничьих кровей —
Пеленки понанизаны
На ребра батарей.

То дуют губки горюшко.
То радости полны.
Сияют, словно солнышко,
Горячие блины.

У семьи, с основания прочной,
Установка одна – на добро.
Та вода, как слеза, непорочна,
Коль ее освятит серебро.

Осиянные годы созвать бы,
Словно четки годичных колец.
И на месте серебряной свадьбы
Зашумит яркой хвоею лес.

Отыскрился весны хвост павлиний.
Красок лета уже не зови.
Пусть сегодня серебряный иней
Станет светочем нашей любви.

Не в яхте, не в карете
За клином журавлиным
Мы едем, едем, едем
В турне по рельсам длинным.

Былое поверяя
Соседу и соседке,
Мы время коротаем
В купе, как в тесной клетке.

Никак на жестком ложе
Сомкнуть не можем веки.
В серебряной пороше
Дорога в четверть века.

Где юность без достатка,
Извечный бег по кругу.
Нас ждут на полустанках
Наследники и внуки.

Казенные палаты
В убранстве ясно вижу.
Ты свадебное платье
Пошила не в Париже.

За книгами на кухне —
Товарищи, погодки.
И первою покупкой
Стал шкаф комиссионки.

Несемся, погорельцы,
К вокзалу от вокзала.
Ржавеют наши рельсы.
Поскрипывают шпалы.

Идет дорога в гору,
И дальше – по уклону.
Для нас у семафора
Один лишь цвет – зеленый.

Мы одну одолели ступень.
И старались друг другу помочь.
Не прервется малиновый день.
Не закончится брачная ночь.

Как ты спишь! Я гляжу не дыша.
И в тревоге встречаю рассвет.
Ты все так же, душа, хороша.
И моложе на тысячу лет.

Сосновый бор, зеркальный плес.
Мне в нем – отрада.
Ведь я цветы тебе принес,
А ты не рада.

Твой образ волны на бегу
Не развенчали.
Стою на топком берегу
Своей печали.

С дорожки лунной не свернуть
В зеркальной раме.
Воды холодной зачерпнуть
И пить горстями.

Подмигивают небеса.
Влекут лукаво
Иные выси и глаза,
Моря и травы.

Очнешься – больше не зовут
Любимой руки.
Лишь по течению плывут
Цветы разлуки.

О любви, о любви, о любви
Говорили мне губы твои.
И глаза, как ее не таи,
Выдавали секреты любви.

Эти линии так хороши!
Искушения не превозмочь —
Наиграть пьесу в белую ночь, —
В две руки, в два ума, в две души.

Отыскать путеводную нить
Среди пошлости мер и весов.
Лишь бы в гамме безудержных слов
Ноту главную не упустить.

Потаенное миру явить,
И свиваться, как лозам в соку.
Причащаться, как пчелке к цветку,
Ко Вселенной высокой любви.

Стерпится – слюбится.
Сладится – стешится.
Жар поостудится.
Холод затеплится.

Неукротимая
Жажда прощения.
Ссора с гордынею.
Милость – смирению.

Воз тянем рикшами,
Леностью мечены.
Коротко стрижены
Противоречия.

Уравновешены.
Кротки до одури.
В меру утешены.
Сыты заботами.

Только в идиллии,
Где все так схвачено,
Нечто интимное
Не обозначено.

Что в прегрешениях
Свыше даруется.
Лишь в утешение —
«Стерпится – слюбится».