Ахто Леви - Улыбка Фортуны

Они походили на прилетевших с юга скворцов, важно прохаживались по своим пустым квартирам, выискивали недоделки строителей. Серый вскоре обнаружил, что его сосед слева ночью храпит, соседка сверху весит немало, он это узнал, когда она плясала, а сосед снизу, заслуженный пенсионер, оказался нервным типом — не переносил Серого за его пристрастие к мытью полов...

Первое время он спал на полу. Затем получил гонорар за отдельное издание «Записок» и начал обставляться. Концентрат, имевший из мебели только рояль (на котором он спал и ежедневно толкал его из одного угла квартиры в другой), посоветовал ему построить стенку. Он объяснил Серому, что можно сделать финскую стенку, в ней помещается и шкаф, и гардероб, и книжные полки — все что хочешь. Практично, и никаких забот. Звучало это заманчиво, тем более что местные пьянчуги обещали за водку натаскать по дешевке столько стройматериалов, что из них не только финскую, а китайскую стену можно было бы собрать. Но Серый, обладая даром воображения, представил свою квартиру с этой стенкой... и купил неполный гарнитур — массу вещей: диван, сервант, книжный шкаф, гардероб, письменный стол, журнальный столик, стулья, еще много другого, и ушел с головой в личную жизнь.

У него совершенно не оказалось свободного времени. С самого раннего утра до поздней ночи он был занят. День начинался с уборки квартиры. На это уходило немало времени, потому что было у него пристрастие к чистоте. Вылизав всю мебель в своем жилище, он едва успевал принять душ, как его захватывал телефон. Что за изумительное явление! Серый ведь еще никогда не имел собственного телефона, поэтому, когда он зазвонил впервые, этот звук наполнил его гордостью: «мой телефон», «мне звонят». И он всем встречным с наслаждением совал номер своего телефона, чтобы ему побольше звонили и было основание поворчать: «До чего же он мне надоел, звонит беспрерывно, мешает работать». Дескать, посмотрите, какой я всем нужный — все звонят...

И на самом деле звонили. Разные люди просили о встрече, требовали его участия в каких-то литературных вечерах, приглашали на конференцию учителей, на совещание животноводов, на собрание писателей- криминалистов. Звонили таинственные женские голоса, извинялись за то, что «попали не туда», а он их уверял в обратном, звонили другие голоса, просили помощи в каких-то личных делах, о которых нельзя было сказать по телефону («не телефонный разговор»). Он стал кому-то нужен, его ловили, о нем уже ходили легенды: может с разбегу прыгнуть на балкон второго этажа; с гарантией лечит клептоманов; алкоголик, наркоман и даже сексуальный маньяк.

Словом, каждый день — полон дел. Он присутствовал на всевозможных собраниях, совещаниях, диспутах, где все вопросы сводились к главному— воспитанию молодежи. Он узнал слово «одуванчики» и имел удовольствие видеть и слышать старичков — тех, кого так называли. Он встречался с читателями, выслушивал и говорил сам. Он стал завсегдатаем ресторанов, где обсуждались: настроение начальника, хорошенькие стенографистки, вопросы отдыха (где отдыхать — Рига, Ялта, Сочи), сведения — кто о ком и что говорил, кого считать кандидатом в начальники и каково влияние на него жены, а также целебные свойства натуральных пивных дрожжей (не пробовали? Говорят, помогает от подагры). Незаметно он оказался в обществе людей, употребляющих термины «материал», «вариант», «идеологический эмигрант», «обобщение», «творческий импотент», людей, ухитряющихся беседовать часами, не высказывая при этом ни одной конструктивной мысли.

Для работы у него времени не было, потому что, помимо перечисленных дел, надо было съездить к портному, посетить зубного врача, терапевта, невропатолога, сделать промывание желудка, утром и вечером принять по таблетке седуксена, три раза в день «Ессентуки», затем — массаж лица... И несмотря на это, здоровье его ухудшалось с каждым днем.

Странно: в те годы, когда в него можно было влить столько спиртного, сколько горючего в самолет, его желудок мог переварить кусок железобетона, тогда желающих кормить и поить его не было. Теперь же всякий норовил потолковать об его достоинствах под звон рюмок, за обильным столом.

Он только-только становился известным и наслаждался преувеличенной своей славою, полагая, что досталась она ему заслуженно, что «Записки Серого Волка» всерьез дают ему право называться писателем, ведь читатели так к нему и обращались — «уважаемый писатель»... И обращение это для его слуха звучало куда приятнее, чем «гражданин подсудимый», хотя порой он все же чувствовал себя неловко. Конечно, как не потерять голову, если о тебе пишут в газетах, если в редакции тебе дают пачками читательские письма, а женщины шлют свои фотокарточки, когда тебе платят — самое приятное! — гонорар... Словом, некоторые основания, чтобы быть о себе самого лучшего мнения, у него были.