Чайковская - Unknown

неприступные, что от них веяло холодом просто при взгляде из иллюминатора.

Вот где чувствуешь себя полностью свободным – и… никому не нужным. Горы

словно чурались любого, кто вторгался в их загадочную неподвижную жизнь.

На Рэйсатру одновременно могло быть сразу четыре сезона: часть пребывала

под снегом, часть – плавилась от жары.

Вместе с экономистами сюда прилетели инженеры и группа военных –

гвардейцы, служившие охраной. Кроме них, был еще спелеолог, и остальные

недоумевали, зачем он нужен, а Тессетен и Ормона не спешили объяснять. Все

они – днем и ночью – думали только о выживании на диких землях южной

части гигантской суши, чуждой и опасной. Здесь были непролазные джунгли, таившие в себе хищников и вредоносных насекомых, а поселения местных

жителей отстояли друг от друга так далеко, что птице пришлось бы затратить

день полета, чтобы добраться из одной деревни в другую. Вот примерно

посередине прилетевшие ори и решили разбить лагерь.

– И что, нам придется тут жить? – то и дело брезгливо спрашивала Ормона, морщась при виде грязной одежды соотечественников и тучи москитов, слетавшихся на запах пота.

– Чтобы тут жить, надо сначала тут поработать, – и Тессетен, работавший

вместе с инженерами над строительством первых – еще совсем примитивных –

зданий, отмахивался от насекомых.

– Да пропади оно… к зимам и вьюгам! Я вернусь при первом же удобном

случае. Слышишь, Сетен?

– Слушай, родная, ты уже столько раз говоришь мне об этом, что смогла бы

устелить своими обещаниями всю дорогу домой.

И он широко поводил рукой, словно освобождая ей путь. Но Ормона упрямо

работала наравне с мужчинами-соотечественниками, вызывая в них тайное

восхищение. Сколько бы они ни брюзжала сквозь стиснутые зубы, ею не

переставали любоваться.

Потом ее стали раздражать местные человекообразные, как она называла

жителей деревень. Эти некрасивые коротконогие, смуглые и неулыбчивые люди

и впрямь походили на обезьян. Они все время таскались за приезжими, как

будто им нечем было заняться, и с тихим благоговением взирали на «чудеса», творимые техникой ори.

Изредка Сетен, Ормона или Зейтори «одушевляли неживое», как называли

аборигены этот процесс, видя сходящие со своих платформ существа, плоть

которых была человеческой, нутро – металлом, а то, что делает живым, приходило и уходило по желанию «богов». Ведомый хозяином, полужелезный

кадавр выполнял все, что от него требовалось, но с силой, превосходящей

мужскую пятикратно. Если такая тварь калечилась, ее заменяли, а

покалеченную чинили. Правда, дикари видели, что при этом боль испытывает и

«проснувшийся» чужестранец, будто поранился сам. Что-то разумея, они ухали

друг с другом на своем лающем и харкающем языке, пытаясь подогнать

увиденное под свои мерки. Ори их не стеснялись, тем более что скоро

выяснилась причина неулыбчивости племени: мимика, связанная с улыбкой или

смехом, здесь была не принята. Если кто-то скалил зубы, это считали угрозой, а

не изъявлением радости. На него начинали рычать, он невольно отзывался на

провокацию, и чаще всего перебранка заканчивалась грандиозной дракой.

– Смотри-ка, ну прямо ори и аринорцы! – любуясь очередной потасовкой, восхитилась Ормона. – Просто вылитые, только у этих еще из пасти воняет…

Потом заметили, что за Ормоной стал ходить один из дикарей, Ишвар. Он

первым постиг искусство улыбки «как у белых» и попытался даже освоить

трудный язык ори. Тессетен подсмеивался над женой, называя Ишвара ее новым

поклонником и обожателем, ее же это поначалу злило, а потом она стала

использовать дикаря в качестве слуги. Принеси-подай – так она переназвала его, и он беспрекословно слушался ее приказов.

В племени кхаркхи – так называли свой род аборигены – была странная мода на

короткие ноги. Красивым считался тот, у кого короче и кривее нижние

конечности. Конечно, если кривизна не была следствием заболевания и не

мешала ему передвигаться с обезьяньей ловкостью. Кхаркхи надевали на себя

одежду, еще сильнее укорачивающую нижнюю часть тела, желая выделить то, что приезжим казалось безобразием. Здесь было жарко, можно было бы ходить

и вовсе без одежды, но кхаркхи были уже не совсем дикими, а кроме того

одежда немного защищала их от насекомых.

По меркам сородичей, Ишвар был уродлив, как и чужестранцы. В глазах ори он