Чайковская - Unknown

заропщут – выручки-то нет, все разграблено своими же…

– А еще ведьмы у нас объявились, пресветлый, – похвастался доносчик, как

будто радость великая то для него была. – С прошлой весны. Уж год, почитай, живут, почти не объявлялись, скрытно.

– Ведьмы?

– Как есть! Дом ведьмин выбрали – притянул он их силой мраковой. И

повадились к ним крестьяне за ворожбой, а там и до города вести добрались.

Нянька наследника про то прознала и давай владыку уговаривать сына тем

знахаркам показать.

– Гм… знахарки… Это хорош-ш-о, хорош-ш-шо…

Идея озарила Соуле, словно вспышка пороха. Знал теперь тайный определитель, как одним ударом кнута загнать в хлев двух баранов.

* * *

Измученный припадком, наследник наконец смежил веки и смог заснуть.

Владыка, в горе своем мрачнее тучи, всякий раз переживал его муки, словно

впервые, и не хотело свыкаться сердце с несправедливостью небес.

Провел рукой по льняным кудрям сына – и улыбнулся младенец, словно

пребывал в здравом рассудке. Что ж там за доклад принес тайный определитель

Соуле? Не к добру. Владыка знал, что делается в государстве, а тем более ведал

о событиях в стольном граде. Но все помыслы его три года с лихвою занимала

хвороба его сына. И родился тот ножками вперед, чем мать свою загубил, и что-

то напугало его, новорожденного, да так, что зашелся он в крике, едва не

задохся, и с тех пор в голове его что-то перекособочилось: и ходить ко времени

не научился, и речи человеческой не знал, не мычал даже, и падучие с ним по

два раза на дню случались, а в скверные времена – весной да осенью – и чаще.

Всё было против того, чтобы жил он, и кабы не отец-владыка, не протянуть бы

мальчонке и до года. Лекари были к услугам, снадобья… Но что лекари – те

лишь облегчали страдания да руками разводили. Кто ж от падучей излечивался?

Вздохнул владыка и вышел в зал к ожидавшему его Соуле.

По обычаю был одет тайный – золотисто-желтый плащ скрывал его фигуру от

шеи до самых пят, а длинные русые волосы, которые Соуле холил и лелеял, волнами спадали на плечи, подхваченные на лбу изумрудным обручем из

переплетенных друг с другом змеек, страсть до чего схожих с живыми. Был бы

красив Соуле, не кройся в его лице что-то эдакое, отчего и у бывалых солдат

кровь стыла в жилах при взгляде на него.

– Приветствую тебя, владыка!

– Да продлятся твои дни, Соуле. С чем пришел – с благом или бедой?

– А это уж от твоего слова зависит, владыка. Как здравие наследника?

Владыка нахмурил чело:

– К чему спрашиваешь, Соуле? Разве сам не знаешь?

– Да вот прознал я, владыка, о знахарках, что поселились в доме той старой

чернокнижницы, у оврага…

– Той, которой твои псы сняли голову пять весен назад?

– Верно, владыка. Пришлые они, но слух о них катится, будто исцеляют самых

безнадежных.

Что-то шевельнулось теплым клубочком в душе правителя. Лучик солнца

пробился сквозь тучу, разглаживая глубокие борозды на белом лбу.

– Да, да, слышал я те разговоры. И что скажешь, Соуле? Темной силой они

вершат дела или животворной мощью Превеликого? – и замер в надежде

услышать подтверждение второго.

– Неведомо то, владыка. Одно известно: исцеляют. Народ же темен, ему без

различия, как лечат – лишь бы помогло. А что душу свою тем самым загубят –

так то когда будет…

Владыка подумал, что и сам он темен и готов загубить душу, ибо скажи ему кто, будто поможет его сыну имярек, так он даже на миг не засомневается, пусть

хоть сам мрак подземный то делать будет.

– Пусть привезут знахарок в замок, – слабым голосом велел он, не глядя в лицо

Соуле.

Тот поклонился, сверкнув стальными очами:

– Государь, есть известие, что только в том своем доме могут ворожить старухи, в город и носа не кажут. Знать, велика мощь Святого Обелиска, раз не пускает

он нечисть к нашим домам, оберегает нас от скверны мраковой, – и, вздохнув, он добавил: – Видно, самим нам следует тайно знахаркам твоего наследника

нести.

На том и порешили.

* * *

Когда сестрица Ала, выходившая на улицу за полночь по нужде, с перепугу

влетела в дом, вздрогнула Афелеана и подскочила в постели Танрэй.

– Люди там! Богачи! – выдохнула Эфимелора, руками помогая себе изображать, насколько богаты их поздние гости.

Афелеана торопливо натянула на себя верхнюю рубаху, наскоро заплела

начавшие седеть волоса, а девушки зажгли лампады.

В дверь негромко постучали.