Чайковская - Unknown

Афелеана могла одной лишь угрозой, что наведет порчу, отпугнуть всякого

наглеца от себя и от девчонок: не все верили в их хворь, уж слишком чистая

кожа была у трех дочерей племени хогов.

И ни одна из трех сестер по несчастью не вспоминала о жизни в родном селе, о

погибших родителях, о сгинувшем брате и женихе, которого уже наверняка не

было среди живых. Зачем бередить раны, если и без того живется непросто?

А теперь вот, зайдя так далече, что уж и погоды поменялись, теплее стали

намного, беглянки наткнулись на маленький ветхий домик возле оврага, за

стенами города-крепости. И так он, этот домишко, им приглянулся, что на своем

маленьком совете решили женщины бросить рядиться в прокаженных, навести

тут порядок да обжиться, покуда не трогает никто.

– Смотрите-ка, что я тут нашла! – убираясь возле подпола, сказала вдруг

Эфимелора.

В руке ее поблескивал тонкий обруч с подвеской, какие с самого рождения

надевают на шею всем живущим под солнцем, у любого народа. Уж странницы

многих повидали на своем пути – даже у кочевников был такой же амулет.

Подвеска была обычным плоским кольцом, она означала солнышко, дарующее

жизнь. Раз и навсегда надетый на шею ребенку, у взрослого амулет уже не

снимался, если только его не переломить. В нем и хоронили.

Танрэй и Афелеана тревожно переглянулись. Обруч не был разломлен, однако

амулет носили много лет, а не выковали для новорожденного – уж очень он был

потерт.

Снять обруч, не сломав его, можно было одним только способом. И этот способ, осуществленный в стенах дома, где они собирались пожить, путешественницам

очень не понравился.

– В город ни ногой! – тут же распорядилась Афелеана, за девять весен ставшая

для Танрэй и Эфимелоры вроде тетки или мамки. – Пока всё не разузнаем…

А те и не собирались. Чего они там не видали, в городе-то?

Но слухи – что мухи: тут посидит, там обсидит, а потом все несет, да в чужой

огород…

Так и потянулись в их домишко крестьяне да городские: кому мальца вылечить, а кому – порося…

* * *

Вывел последнюю букву в указе тайный определитель Соуле и глубоко

задумался. Да и было над чем кручиниться: сброд с каждым годом к бунту

склоняется, а разбойников – тех по одному на душу мирного жителя развелось, а скоро и того больше станет. Да еще с востока грозит, подпирает несметное

войско хога Тимаратау.

По шпиону в каждом городе у Тимаратау-хога, по жене в каждом захваченном

на пути селении или городе. Походка снежного барса у хога, сердце буйного

тура, а душа – волка. Не просит Тимаратау – требует. А кто не повинуется хогу-

полководцу, тех нет уже на белом свете.

Вот какие вести поступали к тайному определителю. И знал он: покуда владыка

о беде своей не позабудет и делами государственными плотно не займется, не

спасет даже вера всего духовенства в Единственного и Превеликого. Что любит

владыка сына своего, так то не удивительно, а вот из-за хвори мальчонки совсем

от правления отошел, это и плохо. Того и гляди армия взбунтуется. И костры

прогорели, некого больше жечь…

Вспомнилось Соуле, что вот-вот явится доносчик, и перешел он тогда в

молельню. Денно и нощно уповающим на волю Превеликого должны его видеть

при дворе. Только так можно вершить предначертанное!

Бормоча молитвы, думал тайный о своем, о насущном, а когда вошел

осведомитель, не сразу подал вид, будто заметил его. Стоял тот и благоговейно

ждал, не зная, что едва сдерживает Соуле нетерпение, желая все узнать, да

поскорее.

– С чем явился?

Худой, похожий на мальчишку со сморщенным лицом, мужичок отвесил ему

поклон. Мало кто ведал, что это и есть самый талантливый агент тайного

определителя, знающий почти все и обо всех во владычестве, особенно же – во

столице.

– Опять обоз продовольственный разграбили, пресветлый Соуле. Седьмой уж за

пятидневку…

Тот лишь возвел очи к небесам, отправляя горний взор в путь неближний.

Может, и доберется послание к адресату…

– Чернь уже повсюду грозится работу бросить, боятся нападения хога. Да и на

заговор смахивает, пресветлый. Как бы не люди Тимаратау людей морочат!

– Не узнал, откуда слухи ползут?

– Да как же тут узнаешь? Один сказал, другой подхватил – и понеслась

нелегкая, концов не сыщешь…

Соуле указал ему на двери в свой кабинет. Да, покуда владыка не образумится, порядка ни в столице, ни во владычестве не будет. А там, глядишь, и крестьяне