молодости, то остается неразвитым на всю жизнь; следовательно, если
молодость проводится под скорлупою, то и ум и воля человека остаются
навсегда в положении заморенного зародыша; и наблюдателю, смотрящему со
стороны на этот курятник, остается только изучать различные проявления
человеческого уродства. Каждый новорожденный ребенок втискивается в одну и
ту же готовую форму, а разнообразие результатов происходит, во-первых, от
того, что не все дети родятся одинаковыми, а во-вторых, от того, что для
втискивания употребляются различные приемы. Один ребенок ложится в форму
тихо и благонравно, а другой барахтается и кричит благим матом; одного
ребенка бросают в форму со всего размаху, да еще потом держат в форме за
вихор; а другого кладут помаленьку, полегоньку и при этом поглаживают по
головке и пряником обольщают. Но форма все-таки одна и та же, и - не в укор
будь сказано искателям светлых явлений - уродование идет всегда надлежащим
порядком; так как жизнь не шевелит и не развивает ума, то человеческие
способности глохнут и искажаются как при воспитании палкой, так и при
воспитании лаской. В первом случае получается тип, который я для краткости
назову карликами, во втором получаются также уроды, которых можно назвать
вечными детьми. Когда ребенка ругают, порют и всячески огорчают, тогда он с
самых малых лет начинает чувствовать себя одиноким. Как только ребенок
начинает понимать себя, так он приучается надеяться только на свои
собственные силы; он находится в постоянной войне со всем, что его окружает; ему дремать нельзя: чуть оплошаешь, тотчас лишишься всякого удовольствия, да
еще налетят на тебя со всех сторон ругательства, затрещины и даже весьма
серьезные неприятности, в виде многочисленных и полновесных ударов розгами.
Гимнастика для детского ума представляется постоянная, и каждый безграмотный
мальчишка, выдержанный в ежовых рукавицах свирепым родителем, удивит своими
дипломатическими талантами любого благовоспитанного мальчика, способного уже
восхищаться, по Корнелию Непоту, доблестями Аристида и непреклонным
характером Катона. Ум разовьется настолько, насколько это необходимо для
того, чтобы обделывать практические делишки: там надуть, тут поклониться в
пояс, здесь прижать, в другом месте в амбицию вломиться, в третьем - добрым
малым прикинуться, - все это будет исполнено самым отчетливым манером, потому что вся эта механика усвоена во времена нежного детства. Но выйти из
колеи этой механики ум уже не может; надует он десять раз, проведет и
выведет, будет лгать и вывертываться, будет постоянно обходить препятствия, на которые постоянно будет натыкаться; но обдумать заранее план действий, рассчитать вероятности успеха, предусмотреть и устранить препятствия
заблаговременно, словом, связать в голове длинный ряд мыслей, логически
вытекающих одна из другой, - этого вы от нашего субъекта не ждите.
Умственного творчества вы в нем также не найдете; практическое изобретение, создание новой машины или новой отрасли промышленности возможно только
тогда, когда у человека есть знания, а знаний у нашего карлика нет никаких; он не знает ни свойств того материала, который он обработывает, ни
потребностей тех людей, для которых он работает. Шьет он, положим, чемодан
из кожи; кожа скверно выделана и трескается; ну, значит, чемодан надо
вычернить, чтобы под краскою трещины были незаметны; и решительно ни одному
карлику в голову не придет: а нельзя ли как-нибудь так выделать кожу, чтоб
она не трескалась? Да и не может прийти; чтобы замазать трещину черною
краскою, не нужно ровно никаких знаний и почти никакого труда мысли; а для
того, чтобы сделать малейшее усовершенствование в выделке кож, надо по
крайней мере всматриваться в то, что имеешь под руками, и обдумывать то, что
видишь. Но мы никогда не были заражены такими мыслительными слабостями; поэтому мы разработали у себя барышничество и надувательство до высокой
степени художественности, а все науки мы принуждены привозить к себе из-за
границы; другими словами, мы постоянно обирали удобства жизни друг у друга, но производительность нашей земли мы не сумели увеличить ни на один медный
грош. Не зная свойств предметов, карлик не знает и самого себя: он не знает
ни своих сил, ни своих наклонностей, ни своих желаний; поэтому он ценит себя
Читать дальше