Unknown - untitled

рому искусство имеет большую ценность, чем любой другой

продукт.

211

Здесь, в погруженном в тишину разросшейся зелени

Беверли-Хиллс, радикальная атака на культурную иерархию, предпринятая художниками поп-арта в шестидесятые годы, казалось, достигла апофеоза. Старая культура легко встроилась в

«супермаркет» интересов Геффена. Высокий ноубрау.

Стиль дома был своеобразным, но без ярко выраженных

отличий. Он был таким же, как и все остальное: Геффен ни в

коей мере не нарушил уорхоловский эстетический принцип.

И в то же время в доме было нечто особенное. Стены были обли-

цованы широкими сосновыми панелями, которые сейчас уже

не выпускают. Геффен рассказал мне, что купил здание школы

девятнадцатого века в Северной Калифорнии специально ради

этих сосновых панелей. Молдинги в стиле рококо по всему дому

были убраны, за исключением гостиной, в которой сохранились

и другие элементы первоначального дизайна. Внизу распола-

гался кинозал в стиле арт-деко, экран выезжал из пола. В том же

стиле был выдержан и бар, а за поворотом коридора находилась

бильярдная.

Дом производил то же впечатление прекрасной копии, что

и ранчо Скайуокер: ощущение великолепного дизайна было

везде и одновременно нигде. Вкус Геффена сводился к тому, чтобы разумно избежать любых возможных ошибок. Это был

не столько хороший вкус, сколько отсутствие вкуса вообще.

Такой же вкус был у Тины Браун, как мне казалось, и, возможно, это и было сущностью вкуса в ноубрау : утонченный инстинкт, показывающий, что тебе не нравится. Роуз Тарлоу, которая

делала дизайн интерьера для дома Геффена, сказала мне еще

до моего посещения дома: «Дэвид знает, чего он хочет. Вернее, он знает, чего он не хочет. Он очень четко определил для себя, что ему подходит, а что — нет. Но он никогда не скажет, что кон-

кретно делать — какой использовать стиль, какого периода. Он

212

просто понимает. Он может войти в комнату и увидеть какой-то

маленький фрагмент в углу и тут же сказать: “Это сюда не подхо-

дит”. Просто удивительно! Невероятно!».

В спальне на втором этаже единственным украшением был

флаг Джаспера Джонса. Дальше по коридору — в бывшем дет-

ском крыле — располагались спальня для гостей и спортзал, пол-

ный сверкающих тренажеров. Спортзал был единственной ком-

натой в доме, где легко можно было представить Геффена. Во

всех остальных он, казалось, чувствовал себя неуверенно.

Одна из комнат была сохранена в первоначальном виде —

«кожаный» кабинет Джека Уорнера с примыкающим гарде-

робом. Это казалось величайшим актом присвоения: Геффен

триумфально поедает сердце бывшего владельца дома. Муж-

ские расчески и лекарства лежали на столе, как будто Уорнер

оставил их там сегодня утром. Геффен сказал, что окна в при-

легающей ванной убрали, а часть кожи нуждалась в замене, но

найти мастера, который сделал бы эту работу, было невозможно.

«Поэтому мы… Ну, вы видите, что мы сделали». Он показал

мне найденное решение: покрашенные панели, выглядящие

точь-в-точь как первоначальные кожаные.

Похоже, воздействие этого дома на Геффена мало отличалось

от воздействия на него других мест, в которых он находился.

Быть Дэвидом Геффеном означало еще и не реагировать на то, что могло ослабить его утонченные инстинкты. Даже святая

святых Джека Уорнера, «кожаный» кабинет, был для Геффена

всего лишь обычной комнатой для телефонных разговоров.

8. Нет места в Шуме

Я присутствовал на дискуссии на тему «Книгоиздание: смерть или жизнь», организованной «Нью-Йоркером» в

Нью-Йоркской публичной библиотеке. Около полутора сотен

представителей книгоиздательского сообщества собрались

холодным октябрьским вечером в зале Селест Бартос — храме

аристократической культуры, выполненном в стиле рококо, чтобы послушать дискуссию представителей разных инте-

ресов в издательском бизнесе. (На той неделе, конечно же, журнал вышел со специальным выпуском, посвященным

книгоизданию.)

В середине вечера Синтия Озик, автор книг, имеющих литера-

турную ценность, но ограниченный коммерческий успех, выска-

зала традиционный призыв поддерживать писателей «сред-

него звена», тех, кто пишет книги для старой аристократической

культуры, книги, в которых присутствуют история, традиция, мудрость и интеллект, — «хорошие» книги. Увы, эти достой-