Игорь Олен - Лоскутная философия. Идефикции

108.

В визг нравственно-моралистский рупор вслед за хозяйкой – ханжеской властью! Вышли запреты на обнажённость. Пятна цензуры – на аморальной-де части мира. Свинским туманом «дум об устоях» крыты Скотт, Фидий и Достоевский, также Булгаков, как аморальные. Это принято «взлётом духа», «нравственных принципов» и «высоких чаяний», вдруг достигнутых наконец в России.

Падшей ментальностью правят мерзости, ей присущие: страсть к наживе, чёрная зависть, злоба к свободному, безответственность, властолюбие, алчность, наглость, развратность, лживость с холуйством и ограниченность. Строят общество, где фальшивое свято, Божие гадко. Вот и выходит: властные – нравственны, Достоевский и Фидий – из аморальных; и вместо Бога – Дума Святая с Роснравнадзором… Гон на гигантов гномов.

109.

Тёсаный разумом. Человек не имеет свойств быстроты и хватки, как у животных. Значит, выходит, он не имел их? Универсальному существу – точней, человеку – впору все свойства, что и доказывают спортсмены. Мы растеряли их, как многое: прозорливое зрение, остроту обоняния, сверхчувствительную тактильность и крепость мускулов. У зверей между ними и миром нет медиатора, и их связи действенней, непосредственней. А у нас между нами и экстернальным вклинился разум; прежде чем внешнее впустят внутрь наших «личностей», он фильтрует перцепты; мы же бездействуем в ожидании санкций. Так суждено нам: после сжирания плода знания зла с добром прежде делать оценки, далее – действовать (а возможно, не действовать). Пока разум судил-рядил, свойства прочие гибли. Сам человек, де-факто, и в самоё себе, и в мире стёр очень многое как ненужное. Род людской – плод лимитов, ограничений, норм, рамок, вето, и он лавирует между Сциллой «годного» и Харибдой «вредного», – чтоб творить механизмы, что покорят его и добьют в щелях, в кои он утолкал себя.

110.

Человек распался, как и постиг буддизм. В целом, нет его. Что есть? Женщины и мужчины, лётчики, воры, няни, банкиры. Есть только функции, человека нет. Плюс хамы есть и пророки, хваты и трусы… Трусы особенно… Этих много, – тех, кто, страшась свобод, холит разум, кой озабочен только себя хранить.

111.

Аллегория

Мчи, мой котик, беги

в воле четырёхлапой!

Дни твои недолги:

солнце спешит на запад.

Мчи по вешней траве

вперегонки с судьбою!

«Ё» идёт после «е» —

рок идёт за тобою.

Светел радужный луг,

солнце сияет лихо!

Но, замыкая круг,

радость уходит тихо…

А пока хвост – трубой!

Цапки-царапки востры!

Котик занят игрой,

мир его – райский остров.

112.

Частное в общем. Будь уникален, неповторим в сём мире, дабы дать новое. А «возвысишься», как лжёт этика, над своей единичностью ради общего – станешь «некаким». Пробытуешь «моральную», «образцовую» жизнь, – приметную, может, и с госнаградами, – но останешься «человеком вообще», ничтожеством, лишним Богу и дьяволу, про каких известно: незаменимых нет. Рождённый с личностным голосом, ты впихнул его в хор, величащий пошлых идолов.

113.

Путь в элиту. Впал мне Иаков, самокопательный патриарх, похитивший первородство, с «Некто» боровшийся и Его, это «Некто», рекшее, что Оно, дескать, Бог, поправший, так что в итоге «Некто» признало: коль сладил с Богом – с людством тем паче. Важно не то отнюдь, что народ иудейский выкрал-де первенство. Мне не смачные древности суть важны, а доводы, что, запнув Саваофа, выиграть можно . Это лицензия на борьбу с чем-то внутренним, либо вовсе негодным, либо чрезмерным мне (чересчур-де Его во мне, Бога, в виде нотаций и поучений). Надо дерзать на всё, чхав на Бога, дабы стать избранным.

114.

Литература как инстаграм 5 5 Организация запрещена на территории РФ. ? Чем дальше, тем я уверенней в мутной жалкой моллюсковой лит. возне вокруг.

115.

Большинство афоризмов дышат не истиной, а цинизмом, пошлостью, чванством, плюс самомнением, эгоизмом и остальным подобным.

116.

Чтó это: с шапкой снега каждой зимою либо встающее из трав летом с зонтиком от ненастья, с óкулами смотреть вокруг и с подобием рта? Что радо, если в нём в ливень прячутся мошки, в холод – полёвки или в зной – жабы? Что чуть не счáстливо, если в нём селюсь я? Вхожу в него, и оно от чувств светится. Что это? Дом. Дом предков. Бог его не творил – напротив, мнил обездолить нас. Дом нам стал как убежище от Господней кары, движимым раем, в коем свыкались мы с бытием без Бога. Да, можно бросить дом, сжечь, сломать и продать его – с тем, однако, чтоб искать новый. Как, почему старинные стены, окна да печь, что прёт из почв и уходит в крышу, и потолочные с половичными доски – животворят, лелеют дух, придают энергию, укрепляют в замыслах, сохраняют лучшее, что я пережил? Отчего, в обрат, дом жив мной, ибо я его чувствую, если мы с ним порознь и он пуст, тень рая, в мареве августа, под ноябрьской моросью, под февральской вьюгою?.. Где-то стукнуло… Филин? Мыши?.. Дом, поглотив нас, поднял флаг радости, и на пир стеклись гости. Он не провидит, что будет вновь один. Кровь, качнувшая жилы, станет и радость сникнет. Пусть он нас любит – он дом наездов, кой согревают, чтоб после выстудить, наполняют, чтоб после бросить, холят, чтоб позабыть вдруг. Он место редких встреч, затяжной разлуки, краткого счастья, комканых празднеств, горькой надежды, сирой приязни и безответной, скорбной любви… Я встал к стене, увлажняя кожу. Что, конденсат – плод сред, бесчувственной стылой каменной и воздушной, тёплой от печки? Не конденсат, нет. Отчий дом плачет.