Андре Камински - В будущем году — в Иерусалиме

— Чтоб вам скрутило живот, сэр, как от тухлой рыбы! — Он уже собрался было покинуть участок, но полицейский окликнул его:

— А что мне с парнями вашими делать?

— Продезинфицировать, сэр. За счет государства.

Одиннадцать бойз сейчас же стали сенсацией. Половина Лоуер Ист Сайд говорила о них. В мужском салоне Джима Вайсплатта на Лексингтон-авеню ни о чем другом вообще не говорилось. Шеф филиала увлеченно рассказывал изумленной публике:

— Представляете, одиннадцать ковбоев с очками на носу. Такого еще не знала история. Воняет, как от желтушных, а они еще грозятся вдребезги разнести весь салон.

— Боб хотел их перестрелять, слышал я, это правда?

— Разумеется, потому что я исполнил свой долг и вызвал полицию.

— Вы действовали в пределах необходимой обороны — так написано в газете.

— Разумеется, в этих самых пределах — как же иначе? Одиннадцать здоровенных парней! Документов у них нет. Окружили со всех сторон и только твердят: «Джим Вайсплатт — наш дядя». Что оставалось в такой ситуации, я вас спрашиваю? Я включил сирену. Она, естественно, заорала, и трое полицейских тут же влетели в салон. Они арестовали этих парней, и что в итоге?

— Что Джим Вайсплатт на самом деле оказался их родным дядей. Так написано в газете.

— И пришлось ему отвалить десять тысяч баксов полицейскому начальнику лично. Этого в газете не написано, но это ведь было на самом деле?

— Залог есть залог, мистер. Деньги будут возвращены, ничего страшного.

— Джим Вайсплатт раскошелился на десять тысяч долларов! Только квитанции ему не было выписано. Значит, не залог это вовсе, а взятка. Обыкновенная взятка! Так точно, чаевые для полиции. А я должен за это расплачиваться. Собачья жизнь и гехактэ цорес…

О вкусах не спорят. О вкусе Джима Вайсплатта — уж во всяком случае, поскольку его эстетические нормы под стать представлениям примерно пятнадцати миллионов американцев. Такому множеству противопоставить нечего в принципе. Стоит ли, например, ввязываться в заранее обреченную на проигрыш свару против какого-нибудь индийского шелкового ковра, на котором вышит исполненный достоинства царь зверей, мирно спящий в тени двух кокосовых пальм? И что с того, что трогательный сюжет этот растиражирован на станках какой-нибудь занюханной сингапурской фабрики в количестве двух миллионов экземпляров и вся эта товарная масса завезена в Бруклин одним и тем же поставщиком? Что можно поделать против фарфоровых оленей, стоявших в натуральную величину во всех без исключения столовых комнатах от Манхэттена до Сан-Франциско? Есть ли малейший смысл оспаривать необходимость и целесообразность громоздких кожаных кресел от Самуэля Филькенштейна, изготовленных на двенадцать миллионов и выброшенных на рынок по двести баксов за штуку? Бессмысленно, потому что за три недели все двенадцать миллионов были распроданы, и это как нельзя лучше свидетельствует о совершенстве вышеназванной мебели.

Таким образом, квартира дяди Вайсплатта являла собой типичный образец типичного образцового американского вкуса, потому что в ней невозможно было найти хоть что-нибудь, о чем не упоминалось бы на страницах любого приличного каталога заказов.

Длиннющий стол с двадцатью четырьмя стульями при нем был поставлен компанией «Липпман и Фербер». Сервант со всеми хрустальными рюмками, рюмочками и стаканчиками в нем, серебряные столовые приборы и элегантная веджвудская посуда — все это было приобретено по случаю юбилейной распродажи в Торговом доме «Хайноцкий», в Вашингтонском сквере.

И даже Салли Вайсплатт, третья жена дядюшки-миллионера, на все сто процентов соответствовала идеалу пятидесяти миллионов американок. Она была американской девушкой мечты с мурлыкающим голосом ангорской кошки и с ослепительной улыбкой, буквально слепленной с рекламы зубного эликсира. У нее была безупречная фигура среднестатистической манекенщицы, а личико ее было поразительно схоже с бесчисленными личиками красоток, улыбающихся нам с обложек столь же бесчисленных ежедневных изданий. Она была приведена в дом ровно через девять месяцев после кончины предыдущей супруги его хозяина и с тех пор не уставала утверждать, что никогда прежде не была так счастлива, как теперь. Она относилась к своему мужу с такой же неподдельной нежностью, как и к своему автомобилю, к своей личной яхте, а также к чековой книжке Бостонского банка, с которой она ни на минуту не расставалась.