Захария Станку - Ветер и дождь

Ему отвечает Леон Браву, о котором говорят, что он сам еврей:

— Есть, братцы. Я давно вас жду. Я вам их всех покажу…

Он хотел бы обнять своих «братьев», но не может этого сделать — мешает колючая проволока.

Один из легионеров с подозрением оглядывает Леона Браву и спрашивает:

— А ты сам-то не еврей? Что-то у тебя не очень-то румынская физиономия…

Леон Браву возражает:

— Нет, друзья. Я легионер из Ясс и посажен сюда за легионерскую веру.

Евреи, присутствующие при этой сцене, набрасываются на Леона Браву с криками.

Кто-то из них изловчился и плюнул ему в лицо. Он вынимает платочек, вытирает плевок и говорит сквозь зубы:

— Погодите! Дайте только моим товарищам войти в лагерь. Вы мне за все заплатите!

Снова возмущенные крики, плевки. Дежурный офицер приказывает:

— Немедленно разойтись! Не подходить к забору и к воротам. Буду стрелять без предупреждения!

Люди расходятся, но никто не уходит в свой барак. Все остаются во дворе и издали наблюдают за происходящим.

Толпа легионеров растет. Привезли еще одну группу.

— Эти из Бухареста, — говорит Симон. — Пойдем к забору. Офицер ушел. Интересно все-таки, кого привезли?

Подходим к забору. В толпе легионеров я узнаю бывшего министра просвещения Траяна Брэиляну, бывшего директора газеты «Кувынтул» профессора П. П. Панаитеску, бывшего посла Румынии в Риме Жана Виктора Вожена, идеолога «Железной гвардии» Эрнеста Берню и своего старого знакомого, автора легионерского гимна поэта Радомира.

Траян Брэиляну, сутулый старик с небритым отекшим лицом, выглядит больным и несчастным. В руках у него чемодан и еще какой-то пакет. Рядом с ним — профессор Панаитеску в черном пальто до пят, в каракулевой серой кушме и меховых перчатках. Совсем жалко выглядит Эрнест Берня. Он уселся на свой чемодан, закрыв лицо руками; кажется, он плачет. Один Виктор Вожен держится свободно и даже нагло: он нервно прогуливается взад и вперед, бросая на окружающих презрительные взгляды.

Радомир в сером пальто с меховым воротником, в большой кушме, надвинутой на лоб, лица почти не видно, поблескивают только очки. Он тоже небрит, и я не без злорадства думаю, что автор «Святой легионерской молодости» теперь долго не будет бриться, обрастет рыжей бородой и станет похож на раввина.

Вот уже двадцать лет я знаю Радомира. Он всегда ходит, низко опустив голову, как свинья, готовая рыться в любых отбросах. Впрочем, в те времена, когда он мог открыто щеголять в зеленой рубашке, он высоко задирал голову. Но те времена прошли.

В лагере нарастает напряжение. Ко мне подходят старик Шутц, Майер с моноклем и другие.

— Что делать? Ночью железногвардейцы нас перережут.

— А что вы предлагаете?

Майер с моноклем говорит:

— Запрем двери и попробуем забаррикадироваться изнутри.

— Нельзя. Двери запирать запрещено.

Поняв, что я не могу им дать никакого совета, кто-то из группы говорит:

— Пойдемте к господину Виктору Ефтимиу.

И они уходят к Виктору Ефтимиу.

К вечеру все легионеры водворены в лагерь.

Большинство из них будет жить в пустых бараках в глубине лагеря, но бывшие министры и другие важные персоны получают места в бараках демократов.

Там, где живу я, почти все заключенные — евреи. У нас есть две свободные комнаты, и в них поселяются шесть легионеров. Седьмого приглашают в свою комнату Леон Браву и Жан Албеску. Молодой легионер со свирепой физиономией радостно принимает приглашение.

И вот я снова прогуливаюсь по главной лагерной аллее. Навстречу мне идет бывший министр Р., он всегда выходит погулять перед ужином.

Я спрашиваю:

— Вы видели легионеров?

— Да. Я еще в Бухаресте знал, что их будут отправлять в лагерь.

— Очередной маневр Антонеску?

Р. молчит. Он явно побаивается новичков.

— Они опасны… Даже сейчас они еще опасны…

У Р. есть все основания бояться легионеров: он дважды был в их руках и оба раза уцелел только чудом.

Наступает вечер. Надо идти ужинать. Но многим в лагере сегодня не до еды.

Ко мне подходит легионер Эрнест Берня и просит дать ему какую-нибудь книгу.

— Вряд ли мне удастся заснуть.

Его арестовали два дня назад. У него трое детей, все девочки. Когда его забрали из дому, одна из них была тяжело больна. У Берни совершенно несчастное лицо.

— Чего от меня хотят? Я давно отказался от своей политической деятельности. Да, я был другом Кодряну. Может быть, даже самым близким другом нашего Капитана. Но после смерти Кодряну я ведь даже не участвовал в делах «Железной гвардии». Я поступил на службу в министерство иностранных дел, чтобы кормить семью. Когда Хория Сима пришел к власти, он даже не вспомнил обо мне. Он считал меня предателем. Если бы Антонеску не подавил восстания Хории Симы, легионеры наверняка прикончили бы и меня. За что же Антонеску арестовал меня?