Захария Станку - Ветер и дождь

Бушулянга слушал выступление своего друга с явным удовольствием. У префекта даже изменилось выражение лица. Мне казалось, что я читаю его мысли: «Все уладится. Я и на этот раз выйду сухим из воды».

Орош слушал Бэрбуцу с непроницаемым видом. Я бы, конечно, так не смог, но Орош проявлял необычайное терпение. И он был, вероятно, единственным человеком в зале, который умудрялся сохранять полное спокойствие. Потому что, едва только Бэрбуца закончил свою речь, к столу президиума подошел один из Гынжей и, глядя Орошу в лицо, спросил:

— Товарищ секретарь, а теперь уже можно их вязать?

Орош не успел ответить. С улицы донесся какой-то шум, потом крики. Мы не успели опомниться, как в зал ворвалась толпа крестьян из Блажини — я узнал их сразу. Они были очень возбуждены и говорили все сразу. Нетрудно было понять причину их возбуждения, когда мы увидели, что они приволокли с собой трех человек, связанных веревками.

— Вот они, товарищ секретарь! — закричал один крестьянин, темнолицый, заросший черной щетиной. — Вот братья Чиорану, которые убили нашего примаря товарища Мардаре! Вот сыновья боярина Леонида Чиорану из Кырну!

Орош спросил:

— Они оказывали сопротивление?

— Еще как! Но это им не помогло…

На улице взревел автомобильный мотор. Я вспомнил, что там стояла машина префекта. В суматохе мы совсем забыли о префекте и его друге Бэрбуце.

— Они удрали! — громко объявил один из Гынжей, выглянув в окно. Префект Бушулянга и Бэрбуца драпанули…

— Вряд ли, — спокойно сказал Орош. — Скорее всего, они просто поехали в префектуру, чтобы позвонить в Бухарест. Что ж это никто не заметил, как они вышли отсюда?

— Они драпанули через заднюю дверь, — сказал один из дежурных активистов. — За столом президиума есть дверь, выходящая во двор. Вот за этим плюшевым занавесом…

Братья Чиорану сидели связанные на полу, неподалеку от стола президиума. Вышло так, что их поместили у наших ног. Я нет-нет да и поглядывал на арестованных. Они уже пришли в себя. Страх, что с ними могут расправиться без суда еще по дороге в Телиу, прошел. Они с любопытством оглядывали зал и нас, сидящих за столом президиума, и на их свежевыбритых холеных лицах застыло выражение презрения и откровенной ненависти. Только один из них — это был, вероятно, самый старший — выглядел пришибленным. У него, как видно, был сильный насморк, а так как руки были связаны, он не мог как следует высморкаться. Может быть, из-за этого он выглядел жалким. Но и он все же владел собой и не хотел обращать на себя чьего-либо внимания, боясь показаться смешным. (В сущности, у каждого человека бывают в жизни моменты, когда он готов терпеть любые неудобства, лишь бы не показаться смешным.)

Орош объявил перерыв на полчаса, и зал быстро опустел. Все устремились в буфет, надеясь найти там хоть какую-нибудь еду или, на худой конец, стакан горячего чаю. В зале остались лишь Гынжи, которые собрались в углу и о чем-то между собой совещались. Остались и два-три человека из тех, что привезли братьев Чиорану; они охраняли арестованных. Мне не хотелось идти в буфет, и я продолжал сидеть за столом президиума. Поглядывая на братьев Чиорану, я думал, вспоминал… Я думал о том, что все фашисты, которых я видел, когда счастье от них отвернулось, выглядели одинаково жалкими и растерянными. Как непохожи они были на себя! Как быстро приходили в уныние… Люди, разные есть на свете люди… Да, вот и эти, они ведь тоже люди… Политика разделила наше поколение на два враждующих лагеря. Мы боролись с правыми, а правые боролись с нами, левыми. Борьба шла не только в печати и на собраниях, она перешла на улицы, на темные лесные тропы, вместо слов все чаще раздавались выстрелы. Началось это не сегодня и даже не вчера. Это началось у нас, в Румынии, еще задолго до второй мировой войны. А как заносчивы были они в те годы, когда не только им самим, но всем, всем казалось, что Румыния обязательно будет фашистской, а Кодряну, объявивший себя вождем, «капитаном», неминуемо станет фюрером Румынии. И даже уже после того, как Кодряну убили — его убил Кароль II, который сам решил стать румынским фюрером, — легионеры все еще не потеряли своей спеси и при каждом удобном случае, не задумываясь, убивали своих противников. Да, убивали. Это был их единственный политический аргумент: убийство…

Проклятая память! Я ничего не забыл…

Уже после смерти Кодряну, когда казалось, что «Железная гвардия» разгромлена навсегда, полиция арестовала преемника Кодряну — Хорию Симу. Хория Сима был организатором убийства румынского премьер-министра Арманда Кэлинеску осенью тридцать девятого года. Его должен был бы судить военный трибунал за убийство. Но у него нашлись влиятельные заступники. Самым влиятельным из них был посол гитлеровской Германии в Бухаресте. Румынские министры решили, что политический момент не таков, чтобы Хория Сима получил по заслугам. Один из всесильных министров вместо того, чтобы отправить террориста в трибунал, приглашал его к себе на обед и вел с ним политические переговоры.