Арвид Григулис - Когда дождь и ветер стучат в окно

Двухэтажный дом на улице Дартас, полуобвалившиеся дровяные сарайчики и каретник вдовы ломового извозчика Залениека прикрывала майская зелень. Клен, который зимними ночами стучал голыми сучьями в окно, теперь приветливо протягивал свои нарядные ветви в комнату Ансиса Лейнасара.

Эта необычная весна 1944 года ничего не изменила в жизни старого дерева. Зато жизни Лейнасара грозят серьезные перемены. Чаще прежнего ему приходится думать о завтрашнем дне. Но разве он всю свою двадцатишестилетнюю жизнь не думал только о себе? Однако сегодня узлы затягиваются туже и сложнее. Если до сих пор любой исход событий мог оказаться для него лишь более или менее благоприятным, то теперь в игру вмешиваются силы, угрожающие его жизни. От этих сил надо уйти. Уйти во что бы то ни стало.

Откуда-то со стороны парка «Аркадия» долетали звуки патефона — немецкая песенка «Вечером на лужайке». Обычно, услышав ее, Ансис охотно начинал подпевать. Песенка нравилась ему. Но сегодня мелодия казалась противной. Он выдернул из розетки шнур электрического паяльника, швырнул в сторону деталь, порывисто встал и захлопнул окно. Песенка заглохла, словно патефон накрыли подушкой. Работать не хотелось. Какой теперь смысл работать? Ну, не получил булочник Кедер починенного приемника, а он, Лейнасар, — обещанных пяти белых булок. И все. Две булки все равно пришлось бы отдать мастеру Кербитису: он ведь знает, что провода и лампы украдены на «Телефункене».

Первыми пришли студенты-механики Альфред Ола и Вилис Кронкалн. Альфред, бледный, сухопарый, неврастеничный юноша, был мрачен и даже не поздоровался. Он устало опустился на диван, взял со стола пухлый роман Людвига Ганхофера «Обитель святого Мартина» и стал разглядывать на обложке монаха, похожего на Христа.

— Неплохая жизнь была у такого монаха семьсот лет назад: не гнали его черт знает куда и не собирались пушечными ядрами долбать, — сказал он.

— В наше время пушки не ядрами стреляют, а снарядами, — поправил его коренастый и подвижный Вилис, уже успевший обследовать всю комнату Лейнасара. — Ансис даже работает! — воскликнул он, потрогав еще не остывший паяльник.

— Да, таким работягам всегда лучше, они не думают, — проворчал Альфред.

— Но теперь и с меня хватит, — Лейнасар хмуро смотрел на ветви клена, — сыт по горло!

Вилис не успокаивался.

— Ты адвокату телефонный аппарат починил?

— Починил.

— Сало получил?

— А тебе что?

— Клади на стол.

— Съел.

— Клади на стол, если совесть есть, а то я забыл, как сало выглядит.

В другой раз этот довод на Лейнасара не подействовал бы: он обычно ни с кем не делился добытым. Долговязый Ансис нехотя склонился над столом, выдвинул ящик и достал тщательно завернутый пакет. Вилис проворно шмыгнул в кухню и сразу вернулся с краюхой хлеба.

Когда явились и другие два студента — математик Петерис Лобинь и юрист Янис Кеманис, те тоже жадно набросились на копченое сало.

Лейнасар понимал, что сала ему все равно не спасти, и помалкивал. И поэтому еще труднее было сдерживать накопившееся за день раздражение.

— Дающему воздастся сторицею, — насмешливо утешал его Вилис.

— Не дурачься, лучше скажи, почему дезертира нет.

— На то он и дезертир — темноты, наверное, дожидается.

— До темноты нам надо разойтись! — отрезал Ансис.

— Так начнем без него, — сказал Кеманис, вытирая рот.

— У него письмо, — возразил Альфред.

Лейнасар ничего не ответил. Только зашагал по комнате.

Долго ему шагать не пришлось. Трижды постучали в дверь. Вошел тощий юноша с бледным, изнуренным лицом и нервно подергивающимися губами.

— Вот и дезертир явился, — сказал Вилис.

— Не болтай! — оборвал его Лейнасар. — Садись, Эрнест.

Тот сел и поднял воротник потрепанного плаща, словно ему было холодно.