Андрей Латыголец - «Годзилла»

Рубился на стульях, ставя молодёжь «на фишку» и единственное, что меня всё-таки интересовало в этом периоде, так это кто первым из них предпримет попытку вылазки в чифан. И когда за молотком к сантехникам отправили простофилю Дилькевича, я только гадал, каким образом он придёт к этому хитроумному плану.

За третьим постом в караулке был закреплён латок с ключами от всех дверей министерства, и который при вскрытии всегда необходимо было опечатывать. Со мной на посту числились Бохтыш и Карпов. Я вкратце объяснил им все обязанности, но сам прекрасно понимал, как по первому из-за груза всевозможных задач и требования, такая информация запросто улетучивалась из головы.

На посту я не пробыл и пяти минут, как мне позвонили из караулки, на обратном конце линии был голос разгневанного Потапа:

— Живо сюда!

На замену мне выскочил растерянный Карпов и по его взгляду стало понятно — что-то случилось.

Я зашёл в бодряке и увидел печальную картину: на костях в упоре лёжа стоял Гурский, Гораев, Рацык и Ниха, «слоны», переминаясь с ноги на ногу, толпились чуть поодаль, угнетённо глядя на это уже так опостылевшее им наказание.

— Падай на кости, — монотонно сказал Кесарь и я уже было ужаснулся, что к нему вернулось прежнее безумие.

Встал рядом со своим периодом.

Из отдыхающей вышел Потап с дубиналом.

— Почему ключница не опечатана, Петрович?

Я сразу понял, что друзлый медведь Бохтышь позабыл исполнить эту процедуру.

— Я вам ещё раз повторяю, пока вы будите тупить и забивать на раступку «слонов», ваши кости врастут в эту плитку.

А далее по нашим почкам прокатился град ударов.

В тот момент мы, конечно, могли взбунтоваться против всех этих дембельков и Секача вместе взятых, превосходя их численностью, но этот непонятный страх раболепия, который в нас укоренился, напрочь лишал всяких героических восстаний. Стоя на костях, я лишь думал, что с остальными такого больше не произойдет и пусть они воочию будут свидетелями отмирающих порядков.

***

В роте ко мне подошёл прапорщик Станкович и сказал, что понадобится моя помощь.

— Ты у нас, как вроде, учитель истории, а тут Яровец, прапор третьей роты в универ поступает, надо ему подсобить.

Я, конечно, согласился, догадываясь, что мне придётся заняться репетиторством.

Зайдя в каптёрку третьей роты, я застал Яровца копошащегося в груде разбросанных по полу фуражек.

— О, — завидя меня, возрадовался он, — нака, примерь!

Я примерял фуражку. Вроде бы подходила.

— Так, сейчас брюки с рубахой найдём, ну и туфли по размеру.

Пока на меня искали форму, я недоумевающе смотрел на этого былинного молодца и совершенно не понимал, что от меня потребуется.

— Короче, в пятницу у меня последний экзамен по истории Беларуси, надо тест хорошо написать, потому что до тебя мне два дибилойда по биологии на тридцать балов накатали и по мове сорок пять, учителя хреновы, всю часть перерыл в поисках знатоков, смотри, братан, надо не подкачать.

Как оказалось, мне следовало явиться на тестирование в БГЭУ и под документами прапорщика Яровца сдать тест.

— Да ты не ссы, фотка на удостоверении неразборчивая, скажешь с учений недавно, дождём размыло, ну ты ж историк, должен что-нибудь придумать.

Я взглянул на удостоверение, фотография была потускневшей и не чёткой, но голова по контурам смахивала на мою.

— Там бабки проверяющие, как военного завидят, так сразу и пукают, к людям в погонах всегда доверие, такая психология.

Деваться было не куда, а отказывать не удобно, да и самому мне уже не хватало прежнего адреналина.

В пятницу сменился с караула, поспал только по дороге обратно в часть. На КПП меня перехватил Яровец и сразу с «Маз-а» повёл домой. Благо неподалеку он снимал квартиру. Там меня переодели и бегом к университету.

В этом нелепом прикиде я чувствовал себя, как школьник, напяливший папин балахон. По Яровцу было заметно волнение. На ступеньках у входа мы покурили.

— Ты давай там, не трухай, пиши себе не спеша, чтобы всё по уму.

Я зашёл в вестибюль, народу было густо. Гражданские сновали туда-сюда, а на меня, казалось, белую ворону, никто не обращал внимания.

Поднялся наверх, нашёл нужную аудиторию и быстро подошёл к женщине на входе, преисполненный суровым видом и решительностью.

— Ой, а что это у вас лица не видно? — тут же спросила у меня, растерявшись женщина, разглядывая моё липовое удостоверение.

— Да вчера с учений из Казахстана прибыл, а там две недели дождь проливной, так всё в нагрудном кармане и размыло, я только в части приметил.