Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

В купе, кроме меня, находилась женщина и двое мужчин. Женщина очень нервничала. Она то искала что-то в своей сумочке, то клала ее рядом с собой, то опять брала в руки и опять что-то искала. При этом она избегала смотреть на нас, снова и снова бросая взгляды в окно, боязливо и растерянно, движимая, видимо, каким-то внутренним беспокойством.

Поезд остановился. Железнодорожный полицейский и два эсэсовца вошли в купе. Проверив паспорта обоих мужчин и осмотрев их чемоданы, они обернулись к женщине.

— Вы еврейка?! — услышал я вопрос одного из эсэсовцев.

— Да, — едва слышно ответила она.

— Следуйте за мной! С вещами! — резко прозвучал приказ.

Теперь очередь дошла до меня, и нацистское удостоверение, которое я как бы случайно вместе с паспортом вынул из бумажника, свершило чудо! Оно было настоящее, это удостоверение, с печатью на моей фотографии и вытисненной над нею свастикой.

На мой чемодан был брошен лишь беглый взгляд. Никто меня ни о чем не спросил. А второй эсэсовец, все еще стоявший рядом с железнодорожником, даже щелкнул каблуками. «Счастливого пути!» — пожелал он мне.

Во время всей этой процедуры я словно превратился в другого человека. Так всегда бывало со мной в минуты опасности. А потом, когда опасность оказывалась позади, нервное напряжение спадало и я снова мог спокойно мыслить, я сам себе удивлялся. Дело в том, что в такие острые моменты меня охватывало страшное волнение. И только напрягая всю свою волю, я подавлял его. Внешне же я всегда оставался бесстрастным, спокойным, предупредительным. Я даже улыбался. В период антифашистской борьбы мы нередко оказывались в таких ситуациях. Тогда на карту ставилось все. Об этом никто из нас не забывал.

И вот я лежу на койке в камере французской тюрьмы! Какие только мысли не приходят в голову, когда лежишь вот так, не двигаясь!

Когда я приехал в Париж, со мной произошел один курьез; виной тому было слабое знание французского языка. Мне нужно было позвонить некоему господину Менье, который должен был связать меня с моими политическими друзьями. В Берлине мне дали номер его телефона и сказали, что он хорошо говорит по-немецки. Но к телефону подошла женщина. Она говорила очень быстро, и я не понял ее. Я повторил: «Monsieur Meunier, s’il vous plaît» [14] Господина Менье, пожалуйста (франц.) . . И снова из трубки полился водопад слов. Французский я учил на ускоренных вечерних курсах. К тому же это было очень давно. Во время каждой паузы, которую делала женщина, я снова, как автомат, повторял заученную фразу: «Monsieur Meunier, s’il vous plaît». И всякий раз получал ответ. Но я так и не мог понять, что она говорит. Я повесил трубку. «Попробую еще раз, позднее, — подумал я. — Должен же этот мосье Менье когда-нибудь прийти домой».

Когда я потом рассказал своим друзьям, как мне трудно было объясниться с женой господина Менье по телефону, они оглушительно захохотали:

— Да ведь он же холостяк! Это была пластинка!

— Что еще за пластинка? — спросил я.

— Пластинка, которая автоматически включается на телефонной станции и повторяет: «Занято, позвоните, пожалуйста, попозже».

Это было не единственное мое трагикомическое приключение в Париже. Бывает в жизни такое, что может случиться, пожалуй, только с немцем, влюбленным и в достоинства своей страны и в ее недостатки. Ну вот хотя бы случай, происшедший со мной в кино. В газете я прочел, что демонстрируется немецкий мультипликационный фильм. На немецком языке с французскими титрами. И направился в кино. Уехал я из Германии совсем недавно, но тоска по родине уже охватила меня.

Фильм был сделан хорошо. Но сюжет взят самый заурядный. Впрочем, дело не в заурядности, а в том, как он подействовал на меня там, в Париже, какое произвел впечатление.

Трое — саксонец, баварец и берлинец — совершают поход в горы. Внезапно разражается страшная гроза. Туристы спешат возвратиться в долину. Они судорожно цепляются за выступы скал, обрываются, повисают, болтая ногами, на веревках, но все безуспешно. И вот я сижу в парижском кино и слушаю, как трое людей ругаются и проклинают все на свете. Каждый на своем диалекте. Это настолько увлекло меня, что я забыл, где нахожусь. В зал вдруг вошла Германия, она была здесь, рядом, острила и ругалась вместе со мной! Я смеялся, не переставая. Смеялся до слез. Вот опять толстый, беспомощно барахтающийся берлинец отпустил крепкое словцо. Я снова захохотал во все горло. И вдруг в голове пронеслась мысль: «Успокойся! Ты все время смеешься раньше других. Ведь им сначала надо прочесть титры. Значит, каждый может заметить, что ты немец! А ты к тому же живешь здесь нелегально! Хорош конспиратор!»