Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

— Кто вы? Это нам нужно знать прежде всего, мосье.

— Немец.

Я сунул руку в карман пиджака и протянул ему свой паспорт. Он молча, очень медленно открыл страницу, на которой была заверенная печатью моя фотография. Внимательно посмотрел на нее. Потом на меня. И так несколько раз. Затем он перелистал весь паспорт, долго рассматривая каждый штамп.

Все присутствовавшие глядели на него.

— Вы находитесь во Франции уже более четырех недель, не так ли?

— Да.

— Но ваша виза действительна только на один месяц. Она просрочена уже на три дня! — сказал он, небрежно помахивая моим паспортом.

Я молча смотрел на него.

— Что вы делаете в Париже?

— Провожу отпуск.

Полицейский чиновник пристально посмотрел на меня. Худое, желтоватое лицо его оставалось бесстрастным, однако темные глаза внимательно следили за мной.

— Чем вы здесь занимаетесь? На этот вопрос вы не ответили.

Я смотрел мимо штатского, чувствуя на себе его сверлящий взгляд. «Вот он и поймал меня, — думал я. — Сначала просроченная виза, а теперь еще это…»

— Просто провожу здесь время, вот и все, — ответил я.

— А где вы проживаете в Париже? — Его вопрос прозвучал, словно выстрел из пистолета.

Передо мной всплыло лицо Ивонны. Я видел его совершенно отчетливо: голубые глаза, тонко очерченные брови, блестящие каштановые волосы, в которых, казалось, поблескивали искорки, ямочки на щеках, когда она смеялась, ровный ряд зубов…

Я подумал, прежде чем ответить.

— Мне не хотелось бы сообщать, где я живу, — сказал я. — Только поймите меня правильно, пожалуйста!

Штатский повернулся к начальнику участка, которого почти не было видно из-за письменного стола. Говорил он быстро, без всякого выражения, как заведенный. Казалось, он выполняет наскучившую ему работу, стараясь лишь поскорее отделаться от нее. Полицейский чиновник говорил, а начальник участка кивал в знак согласия. Пенсне на его носу подрагивало в такт кивкам. Я заметил, что оба полицейских украдкой поглядывают на меня. «Бедняга!» — говорили их лица.

Когда штатский заговорил, молодая мать крепче прижала к себе ребенка. Это было инстинктивное движение, вызванное внутренним волнением, и чувствовалось, что женщина сама его не заметила. Она стояла, подавшись вперед, обнимая одной рукой девочку, и смотрела на меня. Уголки ее рта вздрагивали.

Чиновник кончил говорить.

— Naturellement [12] Конечно (франц.) . , — согласился начальник участка и снова кивнул штатскому. Затем он сказал что-то молодой женщине и глазами подал знак обоим полицейским. Те подошли к ней. Я заметил, что делали они это очень неохотно.

Женщина резко повернулась и опять стала убеждать начальника. Некоторые слова она повторяла снова и снова, быстро и горячо. Она требовала, чтобы записали ее адрес и сообщили ей обо всем, что произойдет дальше.

— Oui, oui, madame! — нетерпеливо и раздраженно ответил из-за своего стола начальник и сделал знак человеку в штатском.

Теперь женщина обратилась ко мне. У нее был измученный вид.

— Monsieur… Monsieur, — со слезами в голосе проговорила она. Казалось, все ее существо молило меня о прощении. Я улыбнулся, ободряюще кивнул ей и маленькой девочке.

Полицейские и штатский вместе с женщиной и девочкой направились к двери. Вот она захлопнулась за ними. «Все кончено! Итак, они задержали меня», — подумал я и удивился, заметив, что стал вдруг совершенно спокоен.

Однако позже, сидя в камере, я не испытывал ничего, кроме ярости. «Угодить в тюрьму! Из-за того, что спас жизнь ребенку!» А затем, когда человек в штатском и полицейский везли меня в машине в префектуру, я чувствовал, как во мне все клокочет от возмущения.

Что они намерены сделать со мной? Может быть, выслать в соседнюю страну? Но какая страна примет меня? Человека, который гол как сокол да к тому же выслан из Франции. Это было время, когда беженца, если тот был немец, во всех странах считали личностью нежелательной. Или, может быть, они хотят… Эта мысль сверлила мой мозг. Ну конечно! По всей вероятности, они вышлют меня в Германию! Вот тогда я окончательно пропал. Нацисты, уже однажды наведенные на мой след, несомненно, установят, кто я такой. Тогда не поможет и нацистское удостоверение, которым я прикрывался во время поездки. Я буду напоминать мышь, попавшую кошке в лапы. Гестапо не станет торопиться. Оно будет выяснять и проверять каждую деталь моей биографии, до тех пор пока не узнает всего.

«Что же намерена сделать со мной французская полиция? Что?!» Я был сам виноват во всем! Все произошло из-за того, что я действовал безрассудно. Как я мог уступить Ивонне и остаться! С этого все и началось!