Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Мы оба помолчали. Затем Роберт проговорил:

— Люди слишком быстро все забывают. И мы с тобой тоже. Иногда это, может, хорошо, но иногда…

Он умолк и посмотрел в окно на маленький садик, разбитый перед домом. Там в пышном весеннем убранстве стояло персиковое деревце. Оно очень напоминало пушистое нежно-розовое облачко, пронизанное лучами заходящего солнца.

«Сегодня я его непременно спрошу, — подумал я. — Кто знает, когда еще доведется нам сидеть вот так, вдвоем?.. У каждого своих дел по горло, только успевай поворачиваться…»

— Ты как-то рассказывал мне, — снова начал я, — что в период нашей борьбы с фашизмом был послан в Париж. Но зачем? Об этом ты никогда не говорил.

Роберт удивленно взглянул на меня, снова посмотрел в окно и ничего не ответил. Его лицо вдруг омрачилось. Я пожалел, что задал этот вопрос. Возможно, я пробудил в нем воспоминания, о которых он не хотел говорить? Те, что он раз и навсегда похоронил в себе? Неужели я напомнил ему о том, что он хотел бы навсегда забыть? Стало очень тихо. Казалось, тишина окутывала нас, стеной вставала между нами, отдаляя нас друг от друга.

Роберт откашлялся. Он смотрел куда-то мимо меня.

— Хорошо, я расскажу тебе, как было, — медленно проговорил он. — Я начну со случая, чуть было не ставшего для меня роковым…

Он откинулся в кресле. Снова посмотрел в окно на сгущавшиеся сумерки и долго сидел молча, погруженный в свои мысли. И мне опять показалось, что он не решается начать. Но вот он заговорил, тихо и сдержанно, точно рассказывая самому себе…

Это было летом 1938 года… Я шел по одному из парижских бульваров. Мне надо было зайти в один дом и сообщить кое-что. Сообщить девушке Ивонне. Я еще расскажу о ней.

То, что я приду туда, не было заранее условлено. Напротив, я шел сообщить Ивонне, что смогу встретиться с ней только вечером, позднее, чем мы договорились. Вот поэтому-то Ивонна ничего не знала ни о моем намерении зайти к ней на работу, как не узнала и о том, что со мною произошло дальше.

Был жаркий, солнечный летний день. В такое время года все, кто может себе это позволить, бегут из Парижа. Они меняют пышущий жаром душный городской воздух на свежий морской бриз.

Проходя мимо двух женщин, оживленно болтавших у самого края тротуара, я вдруг увидел ребенка. Маленькую девочку. Она бежала за своим мячиком прямо навстречу мчавшемуся на большой скорости автобусу.

Я медлил какую-то долю секунды, что-то во мне, казалось, предостерегало меня, но я тут же решился. С быстротой молнии, вытянувшись, как пловец, бросающийся с берега в набежавшую волну, я ринулся вперед и рванул ребенка к себе. Малышка громко вскрикнула. Завизжали колеса, и кто-то выругался грубым, резким голосом.

И вот уже я снова стоял на тротуаре, не вполне еще понимая, как там очутился. А молодая мать, ребенок и та, другая женщина стояли около меня. Прошло, видимо, всего несколько секунд. Все разыгралось в мгновение ока. Настолько быстро, что я не мог даже вспомнить, как все это произошло.

По лицу молодой женщины, обрамленному спутанными иссиня-черными волосами, текли слезы радости и глубокой благодарности. Глаза ее ярко горели. Она обнимала меня так, словно и не собиралась выпускать из своих объятий. Снова и снова она целовала меня в обе щеки, бормотала слова, которых я не понимал, и тут же крепко прижимала к себе своего ребенка. Это была маленькая девочка, наверное, лет пяти, как две капли воды похожая на мать. Всхлипывая, она держалась за подол матери. Видно было, что испугалась она только теперь.

Я же думал лишь об одном: надо удирать! И как можно скорее! Молча и умоляюще взглянув на молодую женщину, я попытался мягко отстранить ее от себя. Но мне это не удалось. Счастливая мать обращалась теперь не только ко мне, а к целой толпе прохожих, которые окружили нас, с интересом следя за происходящим:

— Он спас жизнь моему ребенку. Моей сладкой маленькой крошке Жаннете! — кричала женщина. — Его нужно отблагодарить! Он наш спаситель!

Я снова попытался высвободиться из ее объятий. И снова тщетно. Прерывистое дыхание молодой женщины все еще касалось моего лица. А рядом стояла другая женщина, та, с которой беседовала мать девочки. Она тоже что-то горячо говорила мне. И тоже крепко держала меня за руку.

«Если мне не удастся сейчас же уйти, я пропал, — подумал я. — Меня тут же выдаст плохое знание французского». К тому же я не заявил в полицию о своем прибытии и жил в Париже нелегально. Не случайно же Карл, товарищ из руководства нашей антифашистской группы в Париже, не раз внушал мне: «Никогда не приближайся к манифестациям. Вообще избегай любых сборищ, даже если они кажутся абсолютно безобидными. Полицейских же за версту обходи!..»