Денис Коваленко - Радуга в аду

— Нашли, кому деньги давать, — усмехнулся какой-то пожилой мужчина, стоявший рядом, — это же прохиндей местный. Он на бутылку собирает, а вы ему: хлеба купи, его так и зовут все — Прохиндей. Э-эх, — усмехнулся он, — этим ребятам, гражданочка, деньги давать никак нельзя. Это ж сволота всё, э-эх… Лучше б вы, какой собачке колбаски купили, а этим… э-эх.

Тетя Аня вся как-то скукожилась, всю оставшуюся дорогу ни словом не обмолвилась, только все сумочку свою разглядывала.

— Здесь выходить. — Напомнил ей Вадим.

— Угу. — Кивнула тетя Аня, и, с каким-то стыдом, боясь и по сторонам глянуть, быстренько вышла из автобуса.

— Какой ужас, — говорила она, торопливо направляясь к дому, — какой ужас — эти автобусы. И какие люди. Лучше собачке колбаски, — вспомнила она, — какой ужас. И как…с какой ненавистью, и глаза, какие… ужас… — говорила она, все, глядя себе под ноги. Она и про Вадима забыла, и что приглашала его. Только до подъезда своего дошла, сказала Вадиму: До свиданья, — и немедленно в подъезд.

Вадим домой пришел, все, как ничего и не было. Сестра с мамой смотрели телевизор, реалити-шоу «Дом-2», переживали.

— Раздевайся, ужин как раз готов, увидев сына, сказала мама, сказала, как всегда, приветливо, что… повеситься захотелось. Смотрела бы с презрением, или, вообще бы, вот как сестра, даже не обернулась, точно и не входил никто…ну почему все вот так?

— Не хочу, — буркнул Вадим. Не мог он видеть такое приветливое, все прощающие, мамино лицо…разделся, на кухню прошел; не с ними же телевизор смотреть, про этих идиотов, которые только и знают, что о всякой пошлятине рассказывать…полудурки; все эти шоу, фабрики, он раз как-то глянул эту фабрику: — А сейчас, поприветствуем — Прохор Шаляпин! — и все заприветствовали, заопладировали какому-то крашенному, смазливому полудурку, запевшему писклявым голоском какую-то муру, наверняка, сочиненную таким же крашенным, смазливым полудурком. Телевизор смотреть тошно — сплошные Феклы, Дуни, и не иначе как Толстые, Чеховы, Пушкины, и, вот еще — Шаляпин нарисовался. Скоро, наверно, и какой-нибудь Акакий Повороти запоет, или, вообще — Полиграф Шекспир… не телевидение, а сплошные вопли Видоплясова… идиоты. — И почему у него нет своей комнаты, почему сестра отдельно — в своей комнате, а… Хоть бы телевизор в свою комнату забрала со всеми этими Прохорами и Авдотьями. Спрятаться негде. Кино нормально не посмотришь… На кухне совсем невыносимо стало. Они там телевизор смотрят, а он… Мог бы конечно, зашел бы в зал, лег бы в свою кровать, надел бы наушники, включил плеер, послушал бы «Алису» или «Короля и Шута» — вот это настоящая музыка. И все бы как всегда. Каждый вечер же мама с сестрой смотрят телевизор, а Вадим лежит на своей кровати, тоже телевизор смотрит, а слушает плеер или журнал какой листает. Или так поздно приходит, когда все уже спать ложатся или вовсе спят, точнее, спала одна сестра, мама без Вадима никогда не ложилась, обязательно его дожидалась, волновалась. А что он, маленький что ли, волноваться. Но это все летом. А зимой, куда ему было? Летом с Серегой пиво пили, гуляли где-нибудь, в парк ходили на дискотеку, еще куда-нибудь. А зимой только в кабак или в ночной клуб, где отрывались все его ровесники. Только не было у него денег ни на кабак, ни на ночной клуб, да и что там было делать — танцевать он не любил, а стоять, глазеть… как другие… оставалось только в подвале с парнями трепаться. И где этот подвал… А здесь, в новом районе, он как-то не очень сдружился с местными парнями. Нет, все было нормально, и общался с ними и трепался, и вот… как утром… б-р-р — его аж передернуло. Хорошо, что не поймали. А то сидел бы он сейчас не на кухне, а… ну ее к черту, — отмахнулся он, — пойду спать. — Сказал, и, умывшись, почистив зубы, зашел в зал. Молча стал разбирать кровать.

— Поужинал? — Глянула на него мама.

— Я спать буду, — только и ответил он, залез под одеяло и, надев наушники, вставил в плеер кассету группы «E.S.T.». Тревожная музыка осторожно пробиралась в мозги, отбивая свой тяжелый напряженный ритм.

— Шум, — с каким-то болезненным негромким надрывом, — запел Жан Сагадаев, — незнакомые лица, в голове малиновый звон, то ли все это мне только сниться, то ли вся жизнь — это сон. — И беззвучно шевеля губами, вглядываясь из под одеяла, как на экране, все те же полудурки из «Дом-2» ходили поэтому самому дому, о чем-то говорили, видимо ругались; Вадим наблюдал за всем этим и беззвучно подпевал: