Анатолий Луцков - Африканский связной

— Алекс, я не знаю, на кого вы работаете, зато знаю, что вы не можете этого сказать. Но я держательница британского паспорта. Поэтому я хотела бы надеяться (тут она нервно затянулась сигаретой), что вы не действуете против моей страны. Я, может быть, плохая патриотка, но тем не менее хочу считать себя таковой.

— Я ценю ваши патриотические чувства, — сказал с явно пародийной декларативностью Вьюгин, чем заставил ее усмехнуться, — но уверяю вас, что в моем случае это касается внутренних африканских дел. Когда-нибудь я могу вас кое во что посвятить.

И хотя это было сказано неубедительным тоном, Мегги приняла такое косвенное обещание со сдержанным интересом.

— Рада буду что-нибудь от вас услышать, — сказала она с вежливым сомнением в голосе. — Ведь ваше занятие обычным не назовешь.

— Это работа, как всякая другая, — с мрачноватой скромностью, почти со вздохом, сказал Вьюгин.

— Я с людьми такой профессии никогда не была знакома. Муж у меня, как и всякий деловой человек, весьма прозаичен во всем. Как и его окружение. У него и успехи прозаические и неприятности тоже. Не исключая в будущем и ту, когда черные власти национализируют его кофейную плантацию. Я как раз и возвращаюсь оттуда в город. Слушайте, давайте лучше выпьем, Алекс. Если вам можно пить на работе. Джеймс Бонд пил. Правда, это собирательный образ. А ведь у вас день и ночь работа, правда?

В ее вопросе звучало насмешливое сочувствие.

— Ну, эту поездку я мог бы расценивать как отдых, — с грустноватой наигранностью сказал Вьюгин, — если бы не то, о чем я вам уже говорил.

У Мегги Паркс оказался “чинзано” в большой бутылке и термос с кубиками льда, которые еще до конца не растаяли.

Они сидели за дергающимся от движения поезда столиком друг против друга со стаканами в руках и беседовали об английской литературе. Кажется, поводом был Эдгар Уоллес, известный автор детективного жанра и не без чувства юмора.

— Сейчас мне кажется, мы присутствуем при ее упадке, — мрачно говорила Мегги. — Возможно, будет и ее возрождение. Но после ухода Моэма, Ивлина Во мы не слышим о новых громких именах. Грин уже явно ничего не напишет стоящего.

Вьюгин при упоминании Грина от замечаний решил воздержаться. Ему хотелось сказать что-нибудь в пользу современной английской словесности, но в голову почему-то лезли только имена американских писателей.

О литературе ему мешала думать тревожащая мысль о том, как доставить себя самого вместе со всей информацией, которую он содержал в своей голове и имел отдельно при себе, в тот город, где его с этими сведениями ждали. Конечно, кому-то, должно быть, очень не хотелось, чтобы он благополучно добрался с этой информацией до места назначения. Но вопрос о том, кто этого не хотел, так и продолжал зиять, как вход в какую-то пещеру своей зловещей неясностью. Один раз Вьюгин видел двух, проходящих по вагону, полицейских, возможно, они даже сопровождали поезд. Но обращаться к ним он не имел права. У них к нему сразу бы возникли вопросы.

— Послушайте, Алекс, — вдруг сказала Мегги, отняв от губ свой стакан. Она прервала свой монолог о литературе, словно ей удалось подслушать мысли Вьюгина о том, как ему пережить непредсказуемость этой ночи.

— Я ведь о вас, знаете ли, начинаю беспокоиться. За помощью к полиции вы, естественно, обращаться не будете, это бы шло вразрез с законами детективного жанра. Вам же просто надо укрыться до утра.

— Да, вы меня правильно поняли, — с грустной покорностью сказал Вьюгин. Даже ей он решил не говорить, что если уцелеет до утра, он собирается сойти на предпоследней станции, откуда можно будет доехать потом до столичного города на местном автобусе или такси, если таковое он обнаружит.

— Так вот, — сказала Мегги, при этом как-то двусмысленно усмехнувшись, глядя на Вьюгина, — я готова предоставить вам на эту ночь убежище. Можете считать его даже политическим. При этом могу с вами поделиться одной простыней. Второй комплект белья я, как вы понимаете, не брала, так как не надеялась принимать гостя.

— С вашей стороны, Мегги, это просто… ну, не хватает даже слов, — пробормотал с избыточной признательностью Вьюгин. Он втайне, хотя и со скрытым стыдом, надеялся на такое предложение, чувствуя себя при этом не лучшим образом. Прятаться у женщины и даже неизвестно еще от чего и от кого! Но он на службе и не принадлежит полностью себе. А впереди была не столько пугающая, сколько раздражающая неизвестность и она порой бывает хуже прямой и откровенной угрозы.