Анатолий Луцков - Африканский связной

— Когда реку переходят сразу много людей, крокодил не решается напасть даже на одного.

“Почему он это сказал?”, подумал Вьюгин, “это же относится прямо ко мне. Я мог бы ехать в машине только с одним водителем, а предпочел автобус с полдюжиной пассажиров. Загадочные слова”.

— Значит, этнический состав противоборствующих сторон и количественный перевес одной из них говорит о том…

Ляхов прервал свою речь и вопросительно смотрел на Вьюгина, словно давал ему возможность закончить фразу и сделать вывод, возможно, неприемлемый для него самого.

— Именно о том и ни о чем другом, — охотно продолжил Вьюгин. — О том, что мы взялись поддерживать сторону, обреченную на заведомый проигрыш.

— Я внимательно изучил донесения Леонарда и меня поражает близость, почти совпадение мнений его и вашего. Может, вы с ним просто спелись?

Ляхов посмотрел на него с выразительной ухмылкой, как бы признающей существование такой возможности.

Они уже часа полтора говорили в квартире Ляхова о том, какую оценку следует дать происходящему в стране, откуда только что явился Вьюгин и последнему становилось ясно, что его шефу трудно примириться с никак не радующей его правдой. Решение об оказании помощи той организации, которая, как выяснилось, пользуется поддержкой лишь четверти населения, принималось на самом высоком партийном уровне и вносить поправки в оценку политической ситуации в стране никто теперь никому не позволит. Вьюгину было ясно, что Ляхов не может не верить ему и Леонарду, но рисковать своей карьерой не станет. Казалось, что он потерял свой прежний апломб и даже всегдашний его юмор заметно потускнел.

— Шеф, но вы ведь, надеюсь, дадите знать верхам об истинном положении дел? — бестактно допытывался Вьюгин. Ему вдруг стало даже казаться, что Ляхов этого может и не сделать, чтобы не раздражать тех, кто не допускает и мысли о возможности сделать ошибку.

— Я сделаю свой доклад, основанный на агентурных данных, в том числе и на ваших, — сухо сказал Ляхов, но немного смягчился. — Можете не сомневаться — я ничего не утаю об истинном, как вы изволили выразиться, положении дел. Кстати, об истине. “Что есть истина?” вопросил Пилат и почему-то не стал больше вдаваться в существо проблемы, если верить евангельскому тексту.

— А все потому, что истина для него, — решил блеснуть своей догадкой Вьюгин, — как для колониального чиновника того времени заключалась в том, что думает об этом в данный момент римский император. В абсолютную истину он уж точно не верил.

— Я вижу, что тяготы и опасности поездки не истощили ваш интеллектуальный потенциал, Вьюгин, — иронически прокомментировал это Ляхов. — Значит, по вашему, решение о военной и прочей помощи отколовшейся от ОФОМ организации было заблуждением?

— А вы разве с этим еще не согласны? Кстати, я не так уж давно читал первоисточники единственно верного учения. Так вот, Маркс однажды сказал, что заблуждение само разоблачает себя в процессе борьбы с истиной.

Ляхов усмехнулся, но промолчал. Возможно, ему просто нечего было на это сказать. И тогда Вьюгин на правах успешно выполнившего миссию позволил себе высказать дерзкую мысль:

— Марксу повезло в том, что он не дожил до того дня, когда его собственные заблуждения разоблачила жизнь.

Ляхов отнесся к этому внешне спокойно и только сказал:

— Слушайте, вы, молодой вольнодумец, я полагаю, что у вас хватит ума не делиться своими соображениями со всеми без разбора.

Он глянул на электронные часы на подоконнике.

— Хорошо, что вы явились прямо с утра и доставили то, что я уже мало надеялся получить. По разным причинам. Теперь идите и отдыхайте, а я вас постараюсь без нужды не тревожить в ближайшие дни.

Он подумал немного и добавил:

— К нам должно приехать некое значительное лицо из Москвы. Кажется, один из секретарей ЦК, временно курирующий Африку. Вот тогда вам придется быть почти неотлучно при мне. Боюсь, что нужно будет еще кое-куда съездить, но в пределах страны. И еще я вам должен рассказать немного о расстановке сил в нашем посольстве. Вам это тоже нужно знать и мы поговорим об этом на днях.

После случая с Элис Мнамбити, когда Вьюгин удостоился внимания желтой прессы, он стал вести себя заметно осмотрительнее, в барах подолгу не засиживался и знакомств не заводил. Мегги Паркс он тоже пока не звонил и даже не был уверен, что позвонит ей вообще. Во-первых, несмотря на всю свою эмансипированность, она все-таки была замужней женщиной. Поэтому, услышать в телефонной трубке голос ее мужа и еще что-то ему говорить было для него делом просто тягостным, хотя он и верил в изобретательное разнообразие способов ведения разговора в любых ситуациях. Во-вторых, и это было главным, он признался Мегги в том, что он “тайный агент”, как называют таких, как он в книгах, и ей может захотеться из чисто женского любопытства узнать о его занятиях побольше. И по этому поводу он был собой крайне недоволен. Ведь он впервые частично раскрыл себя хотя бы только в том, что признал свою принадлежность к “секретной службе”. А что если опасность для него в вагоне была надуманной? И у него просто сдали нервы? Ляхову он, конечно, никогда не признается в том, что было. Но Вьюгину все же хотелось верить, что Мегги никому о нем не скажет.