Анатолий Луцков - Африканский связной

Он сел, брезгливо оглядев ее, на узкую койку. Дверь в коридор была открыта и там в отдалении стояли два охранника с автоматами.

Мукибо закурил хорошую сигарету, он предложил закурить и Очонги, но тот отказался, сказав почти серьезно:

— Бросил курить. Зачем сокращать себе жизнь?

Мукибо ответил на это кривой усмешкой:

— Лично тебе жизнь могут сократить только твои принципы, а совсем не курение.

И сразу решил начать с того, зачем он пришел.

— Тим, это может быть нашей последней встречей. Но я хочу дать тебе возможность передать твой приказ своим подчиненным в лесах, чтобы они прекратили борьбу. Народ устал от войны. Пусть твои люди не считают это поражением. Разве охотник ломает свой лук, если приходит домой без добычи? А от погасшего огня, как известно, никакой пользы.

— Прекратить борьбу, чтобы в стране укреплялся деспотизм? Твой деспотизм, Мукибо.

— У нас еще много врагов. Это сторонники прежнего режима, изменники в наших рядах. И твои сторонники, Тим. Они мешают строить новую жизнь. А она будет создана не сразу. Даже слон когда-то был маленьким.

— Я стал бороться с новой тиранией, потому что ты вынудил меня своими действиями, Мукибо. Народ стонет. Если сильно трясти дерево, оно сбросит все плоды, и зрелые, и зеленые.

Очонги намеренно не называл его по имени, как в прежние годы, в знак того, что дружба их закончилась еще в давние времена. Когда дерево перестает плодоносить, тропинка к нему заростает травой.

Он решил кое-что добавить:

— Ты окружил себя низкими людьми и держишь страну в страхе. Ты отнял у народа свободу. Он теперь пассивен. Ты забыл поговорку о том, что собака на привязи дичи не поймает.

Они оба говорили тихо. Мукибо это делал, чтобы не слышала охрана, а Очонги тоже не повышал голос, не желая, чтобы их потом всех расстреляли по приказу Мукибо за услышанные крамольные речи. Впрочем, его охрана, возможно, этого даже заслуживала.

— У меня не было выбора, — сказал Мукибо в виде оправдания. — Ты не знал, что на самом деле происходило в стране. Какие опасности таились повсюду.

— Выбор у человека всегда есть, — жестко отрезал Очонги. — Ты же не хочешь сказать, что укушенный змеей будет бояться и веревки, брошенной на дороге.

— Тим, я в последний раз тебе предлагаю отдать приказ своим людям о разоружении. И еще ты должен выдать своих ближайших помощников. После этого ты будешь освобожден.

— Ты считаешь меня способным на предательство?

— А разве ты нас уже не предал?

— Можешь считать предательством то, что я выступил против тебя и твоих сообщников. Но ты еще раньше предал идею. За которую мы вместе боролись.

Мукибо надел фуражку в знак того, что их разговор уже окончен. Каждый остался со своей правдой, значит, и со своей силой. В его народе говорят еще и так: “Сила крокодила в хвосте, а у игуаны в когтях”. Только сила Очонги исчезнет вместе с ним, а останется ли его правда? Мукибо хотелось на прощанье сказать что-нибудь значительное, только какой из этого толк? Очонги, возможно, уже завтра расстреляют и он унесет его слова навсегда в мир духов. И тогда Мукибо произнес громче обычного, ему хотелось, чтобы его слова слышали хотя бы охранники:

— Что ж, свою страну и ее народ можно любить по-разному. Прощай, Очонги!”

Вьюгин решил, что хотя все, написанное автором, выглядит в литературном плане вполне приемлемо, вся эта история могла бы произойти в любой стране третьего мира, не исключая и латиноамериканскую. Стоило только изменить имена и убрать кое-какие африканские реалии. Прочтя повесть, европейский читатель может принять все за чистую монету, а вот африканского так легко не проведешь. Он сразу же захочет узнать и будет прав, были ли Мукибо и Очонги из одного племени или из разных? А если из разных, то не произошел ли раскол их организации по причине этнических разногласий? Автор что-то недосказал или намеренно утаил, потому что не захотел касаться этого болезненного вопроса. А что если Кефи Мутога в своей повести с мрачным пессимизмом изобразил будущее борьбы его организации с бывшими соратниками? Он, возможно, уже предвидел ее неизбежное поражение, а впереди уже пугающе брезжил призрак грядущей диктатуры победителя. Вьюгин решил, что со всей прямотой он говорить этого автору не будет. Но укажет ему на отсутствие хотя бы намека на разную этническую принадлежность главных героев, потому что это лишает их жизненной достоверности. Ведь действие происходит в Африке, где лозунг “одна страна, один народ” относится к области прекраснодушных мечтаний.