Анатолий Луцков - Африканский связной

Так думал Вьюгин, подпрыгивая на мягком сиденье микроавтобуса, который катился по неровной дороге, и он с некоторой даже снисходительностью поглядывал на это подобие прежнего дикого мира за окном. Мира, замкнутого в жесткие границы заповедника и поэтому — с каким-то ограниченным правдоподобием и почти искусственного. Даже в то, что этот мир все еще живет по своим жестоким законам, было трудно поверить.

Дорогу вдруг перегородила стая серых павианов, автобус остановился и егерь, сидевший на переднем сиденье, разрешил всем ненадолго выйти, но просил не очень шуметь. Все вышли, чтобы заняться фотографированием, вышел и Вьюгин, хотя он и не позаботился о своем техническом оснащении в этом плане. Павианы переходили дорогу с немного настороженной медлительностью, останавливаясь, внимательно роясь в земле и извлекая оттуда какие-то коренья. Они поглядывали на зрителей с обидным для тех безразличием, хотя и с некоторым оттенком досады. Вьюгин отошел немного от дороги и заинтересовался высоким термитником с обвалившейся верхушкой. Он оглянулся на дорогу, павианы все так же не проявляли спешки, а в это время вожак стаи, суровый и насупленный, сидел на большом камне и внимательно озирал все вокруг, поглядывая иногда и на людей с презрительным невниманием. Но вот он привстал, что-то резко пролаял, и вся стая быстро пересекла дорогу и скрылась бесследно в зарослях. А Вьюгин стоял, как зачарованный, глядя на это организованное бесшумное бегство и только сейчас заметил, что все уже сели в автобус, что он начал двигаться и с пугающей быстротой стал скрываться за поворотом дороги, который заслоняли кусты и сухая трава метрового роста. Вьюгин чувствовал себя, словно во сне, когда видишь, как на твоих глазах происходит что-то непоправимое: рушится перед твоими глазами мост или поток воды смывает дорогу, и больше нет пути ни вперед, ни назад.

Впрочем, он не успел особенно испугаться и полностью осознать свою отверженность, питая наивную надежду на то, что в автобусе тотчас заметят его досадное отсутствие, водитель даст задний ход, и вскоре снова обнадеживающе забелеет его кузов, возникающий из-за стены желтой травы. Но когда эта успокоительная картина не проявилась в реальности, Вьюгин даже ощутил нехорошую сухость во рту. Он пытался себя ободрить тем, что время было еще далеко не позднее, кто-нибудь из туристов будет проезжать мимо или те же егеря, совершающие свои объезды. А вдруг ему придется здесь прождать несколько часов, скажем, до тех пор, пока американцы не поедут обратно? Если вообще они вернутся именно по этой дороге, а не поедут в объезд. И зачем он выходил из автобуса? От запоздалых самоупреков столько же пользы, сколько и от сожалений, что родился слишком рано или слишком поздно. А почему вся стая этих темносерых павианов покинула это место с такой невероятной поспешностью и что им пролаял их опытный вожак? Кто их главный враг? Конечно, все тот же хищник, который умеет совершать и огромные прыжки и просто стелиться по земле, подползая к добыче со змеиной сноровкой. Вьюгину совершенно некстати вспомнились строки перевода с какого-то африканского языка, где дается передача зрительного образа зверя, не называемого даже по имени, которое и так понятно из описания его действий. Первые строки перевода звучали так:

Вьюгин подумал немного и зачем-то ему припомнились оставшиеся, и тоже не радующие душу слова, особенно, если кто-то находился вне всякого укрытия и без защиты:

Зачем он вообще все это припоминал? Ведь по древнему поверью у всех народов думать о звере или называть его по имени, значит накликать на себя опасность встречи с ним.

Вьюгин глянул в ту сторону, куда до этого смотрел вожак-павиан, когда подавал сигнал тревоги. Но если там и таился этот главный враг обезьян и не только их, почему бы ему и не продолжать красться за этой стаей, пока он не ухватит зазевавшегося павиана, а не отвлекаться на нечто второстепенное? Тут ему не захотелось уточнять свою мысль, так как закон выживания в дикой природе, о чем он не раз читал, неожиданно стал приобретать какой-то неприятно личный характер. И почему так произошло, что все успели сесть в автобус, а его не потрудились предупредить? Это простая невнимательность или чье-то сознательное действие? Ведь можно предположить, что Пирс дал указание водителю ехать, зная, что Вьюгина в автобусе нет. А егерь его отсутствия вообще не заметил, так как для него все белые на одно лицо. Ну а все другие? Вьюгин немного вздрогнул, когда ему показалось, что он видел какое-то неприятное и даже пугающее шевеление в высокой траве. А что если зверь вначале собирался как можно менее заметно сблизиться с обезьяньей стаей, но затем увидел возможную для себя добычу рядом, причем не обладающую обезьяньим проворством и без железной смертоносной палки, которую он уже видел в действии. Снова зловещее шевеление в траве, словно что-то большое подползало, все время делая остановки, и оно уже было заметно ближе. А шкура леопарда выглядит так, что желтых участков на ней больше и они сливаются с травой. Вьюгин поставил ногу на один из выступов выше основания термитника, ухватился за твердую, как камень кромку его разрушенной вершины, подтянулся, вспомнив еще армейскую выучку, и не без труда поднялся наверх, царапая себе голые колени. Решится ли леопард, если это был он, выходить из укрытия, подбираться к термитнику, чтобы затем когтистой лапой стаскивать Вьюгина вниз? Время шло и снова было угрожающее шевеление в траве и ему показалось, что на него оттуда направлен немигающий и спокойный взгляд хищника. Сколько будет продолжаться эта пытка? И долго ли он сможет высидеть на корточках на этом термитнике в этой крайне дурацкой позе? И вдруг ему послышался, словно райская музыка, гул автомобильного мотора. Теперь Вьюгину надо было быстро покинуть термитник, обеспечивающий сомнительную недосягаемость для зверя и поспешить к дороге, чтобы остановить проезжающую машину. Она должна была появиться с той стороны, куда уехал американский микроавтобус.