Анатолий Луцков - Африканский связной

Но Вьюгина не собирались теперь оставить в покое. Вскоре последовало письменное приглашение принять участие в поездке для знакомства с местной фауной в ближайший к столице заповедник Майюмби.

Ляхов какое-то время задумчиво выпускал сигаретный дым в потолок и смотрел на него, словно искал в этих голубоватых извивах какой-то скрытый смысл, а потом заговорил:

— Если они вас, Вьюгин, наконец заметили, то уже не выпустят. Поэтому лучше поехать с ними и заодно полюбуетесь на дикую жизнь в этом самом заповеднике. Но смотрите в оба, хотя не думаю, что они решатся на какую-нибудь пакость.

— А если все-таки отказаться? — на всякий случай спросил Вьюгин.

— Они могут расценить это как проявление элементарного страха. А нам надо их изучать, а не бояться. В общем, желаю удачи.

Вьюгин тут же случайно придумал нечто вроде афоризма: “Поступают нехорошо по неведению, а вот зло творят уже сознательно”. Он не был уверен, что формула эта имеет отношение к факту приглашения его в эту поездку, и что само приглашение можно даже расценить, как любезность со стороны тех, кто ее устраивал.

Выехали рано, чтобы вернуться еще задолго до вечера. А с приближением темноты все посетители обязаны непременно покинуть заповедник, чтобы не вмешиваться в происходящий здесь процесс выживания сильнейшего и лучше к этому приспособленного, и не быть самому вовлеченному в него в качестве объекта чьих-то интересов с нежелательными для посетителя последствиями.

Свернули с асфальта возле большого деревянного щита с названием заповедника и немного постояли там, пока не подъехал автомобиль, весь в полосах, как шкура зебры и в нем были два черных егеря в форме хаки: один за рулем, другой с ружьем рядом с ним. Потом подъехал немного отставший микроавтобус с американцами и было предложено, чтобы часть пассажиров перешла в него, так как там было много свободных мест. Вьюгин и перешел туда, вокруг были сплошь незнакомые лица, но потом там вдруг оказался и Дик Пирс, севший рядом с водителем. Вьюгин узнал его по фотографиям, которые ему показывал с некоей педагогической назидательностью Ляхов еще давно, как показывают молодым солдатам изображение мины-ловушки, которую следует распознавать издалека. Глава разведки был невысок, подвижен и носил темные очки. Пару раз они оказались направленными на Вьюгина, но он не был уверен, смотрел ли Пирс именно на него или нет. Он ловил себя на том, что чувствует себя словно он оказался на вражеской территории в качестве лазутчика, но, скорее, он был заложником, которому еще не объявили, что он является таковым.

Дорога был грунтовая, красноватого цвета, как и почти вся почва здесь. Она была так хорошо укатана, что и пыли на ней было мало. По ее обеим сторонам высились редкие деревья, широкие кусты, иногда участки хорошо знакомой Вьюгину высокой сухой травы.

— В такой траве любят залегать леопарды, когда охотятся днем, — вполголоса сказал коротко стриженый блондин своей соседке в голубой панамке, оба они сидели впереди Вьюгина, кажется, эту траву местные называли “мадьяни тембо”.

Неожиданно, справа у самой дороги оказалось стадо слонов и все оживились, защелкав фотоаппаратами и пустив в ход кинокамеры. Слоны были в красноватой пыли, в которой они перед этим валялись или обсыпали ею себя, возможно, пытаясь воздействовать этим на паразитов. Сейчас они с безмятежной простотой завтракали, обрывая пучки листьев с деревьев, ломая заодно мелкие ветки.

Потом проехали небольшое болотце, где в грязи с мнимой безмятежностью возлежали буйволы, которые, как по команде, повернули на шум мотора головы с массивными рогами. Их тела отливали металлическим блеском. Тут же с озабоченой деловитостью прохаживались белые цапельки-эгретки, а некоторые ловко ступали по черным буйволиным спинам и педантично выклевывали клещей.

Когда-то Вьюгин читал в детстве и юности разные переводные истории (для русских авторов эта тема почти незнакома) об африканских приключениях в непроходимых лесах и в открытой саванне, где все логически вело к встрече с дикими зверями и к неизбежной схватке с ними. При этом свирепость хищников не только не умалялась, но даже щедро утрировалась, что должно было явиться неким кровавым фоном сиянию подвигов персонажей этих историй. Они смело вступали в борьбу с последующим уничтожением кровожадных тварей и все шло к торжеству жизнеутверждающего конца в синеватом пороховом дыму. Студентом Вьюгину пришлось читать уже другую литературу об Африке, где экзотика и авантюрность в повествовании были заменены своей противоположностью, то есть довольно унылой и скучной серьезностью, которую авторы считали непременным признаком глубокой научности. Вся эта литература была связана с историей Черного континента, культурой и верованиями, этнографией, экономикой и политикой. В каждой из этих книг, в этом строго подобранном букете сведений, дикой природе уже не находилось места, она уже была как бы вынесена за скобки. Вьюгину стало даже казаться, что ее в нынешней Африке осталось прискорбно мало и что теперь там уцелели лишь малые островки заповедников, жалкая пародия на прежний дикий и необузданный мир из приключенческих романов, где действовали, преодолевали трудности путешественники-первооткрыватели, охотники, иногда просто авантюристы или люди, заброшенные в этот мир волей судьбы.