Анатолий Луцков - Африканский связной

Вполне возможно, что сам вождь был далек от того, чтобы устраивать скандал, но рядом с ним были его советники и еще главный маг племени, большой ревнитель всех обычаев и традиций. Скорее всего, их мнение и сыграло свою роль в том, что американцам пришлось возвращаться в столицу ни с чем. Отношение ко всему этому самих приехавших было заметно по выражению их лиц и от каких-либо комментариев они сердито отказались. Но здесь говорят, что даже самый гневный взгляд не заставит плод баобаба упасть на землю. А это значит, что за плодом надо подниматься на дерево”.

— Под мистером Пирсом, я слышал, зашаталось кресло, — сказал Вьюгину Ляхов с отчетливым злорадством пару дней спустя. — А все благодаря вам, мой молодой коллега. Так что эта акция, назовем ее “Советы Колдуна”, прошла успешно. Точнее, это были лжесоветы. То, что это все было подстроено, они со временем догадаются и постараются дать ответный залп. Куда они будут метить, вот вопрос?

А через несколько дней Вьюгин уже сидел у окна в американском лендровере, возможно, в том же самом, который вез недавно участников провальной миссии к вождю Лулембе, только водитель был не Муса, хотя и тоже африканец. Машина направлялась к заповеднику диких животных.

Вьюгин знал, а Ляхов тем более, что рано или поздно их коллеги из лагеря противника обратят на него свое заинтересованное внимание. Он числился на своей работе более месяца и узнать его поближе “там” кое-кому уже хотелось. Вьюгин также допускал, что за его действиями уже могли следить. Случай с тем типом в темных очках во время поездки к речным порогам был для него вопросом открытым.

В одном из вполне приличных баров, где он принимал свою вечернюю порцию пива, к его столику подошла молодая пара, которую он сразу отнес к представителям заокеанской сверхдержавы, в пользу чего говорила постоянная яркая улыбка, характерная речь и даже тембр голоса. Хотя свободные столики в зале были, паре непременно захотелось подсесть к нему. Завязалось неминуемое, возможно, давно запланированное знакомство. Вьюгин, со старательностью первоклассника, прикрытой для маскировки иронией, кратко сказал о том, чем он якобы занимается в своем торгово-экономическом представительстве, вслед за чем неожиданно последовало приглашение в американский культурный центр для просмотра фильма “Доктор Живаго”. Он знал, что зовут его туда неспроста, возможно даже, что они хотели видеть его реакцию. История с публикацией книги за рубежом была крайне скандальной. Их уже информировали, что на родине автора народ гневно заклеймил книгу, по которой был поставлен фильм, как клеветническую, хотя ее никто не читал, был предан проклятию и ее автор, поэтому Вьюгин, принимая приглашение, как бы шел против своего народа. Он, конечно, мог бы стать в позу и отказаться от приглашения, а мог бы принять его из вежливости и просто никуда не ходить. Он не читал этой злосчастной для ее автора книги, разумеется, не видел и фильма, выпущенного с какой-то странной быстротой после публикации романа, получившего “нобелевку”. Вьюгин, конечно, догадывался, что это был один из эпизодов все той же холодной войны, когда одной стороне повезло и она сумела проделать важный тактический маневр у самой линии обороны противника, даже почти вклинившись в нее.

В зале культурного центра работал кондиционер, явилось немало приглашенных, черных и белых, и после фильма Вьюгин, отведав наконец запретного плода, вышел из зала под весьма двойственным впечатлением от увиденного. Фильму он не очень поверил и решил, что книгу постарается прочесть, но фильм все же заставил его задуматься о тягостно-бестолковой судьбе его страны. В изображении русской жизни без “развесистой клюквы” не обошлось, что, видимо, объяснялось нехваткой знаний о реалиях и еще любовью к привычным стереотипам. Угнетающе действовали темные, почти черные тона многих кадров, но фильм по своему замыслу и не создавался для того, чтобы вызывать положительные эмоции и тем более создавать и поддерживать атмосферу бурлящего оптимизма. Египтянин Омар Шариф в роли русского врача, как ни странно, был достаточно убедителен. Вьюгин решил, что он вообще неплохой актер, хотя и допускал, что в нем самом просто говорит невзыскательность кинематографического вкуса.

Он тогда постарался незаметно улизнуть после просмотра, не вступая ни с кем в обмен мнениями, от чего он часто воздерживался, прикрываясь все той же древнеримской поговоркой о бесполезности споров по поводу различия во вкусах: de gustibus non disputandum, он даже намеренно, иронически при этом улыбаясь, приводил ее непременно на латыни, пряча свою полемическую несостоятельность под мнимой ученостью.