Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

— Ты кого выбираешь? Этого или вот этого? По красоте или по одежде? — так они рассматривали в детстве журналы мод.

Игра называлась “Давай занимать”. Нужно было успеть занять, присвоить себе мужчину на картинке с красивым лицом или костюмом. По всем параметрам, думала она сейчас, он подходил ей по всем двум параметрам: и по красоте, и по одежде. Просто никто не думал, что их больше.

Лёнька любил не только Киру, но и мир вокруг нее. Знал, как звали ее первую учительницу и собаку, что она обожает переворачивать подушку на прохладную сторону, болтать ногами в воде, “Сагу о Форсайтах”, любит чай с молоком, дворы-колодцы и терпеть не может размораживать холодильник.

Антон из всего списка был в курсе только про чай.

Просто с самого начала он немного расстраивался из-за ее роста — маловато роста, и ноги подлиннее могли бы быть, — переживал, что не видная, не яркая, даже бледненькая. С ребенком.

— Котенок, как же хорошо ты у меня улыбаешься! А умная какая.

Наверное, поэтому он тоже решил, что их союз не навсегда. Зачем тогда влезать в чужой мир, запоминать имя-отчество бабушки. Ее мозг, личность, фантазии не трогали его. Она существовала для Антона в каком-то странном усеченном виде, словно он не хотел дальше открывать ее достоинства, ее таланты, авансом уменьшая боль расставания.

Антону, который и сам не подозревал об этом, от женщины нужна была живая, веселая энергия, которую можно отнять и пролить на свои дни. Взамен — да все что угодно: зашивать карманы, печь блинчики, любые хлопоты — тем более что это так к лицу сильному и удачливому, — все вокруг только руками всплескивали. Эта была скорее история про него, чем про нее. Киру легко можно было поменять. Например, на Лёлину подругу с перрона, с золотыми колечками волос, кажется, она из Владика. Вот кто подходил идеально. И колечки, и рост, и ноги, особенно ноги.

Оба тайно и беспокойно ждали, как развяжется этот узел.

Есть мужчины, которые, потеряв жену, оплакивают ее всю оставшуюся жизнь; другие женятся уже через год, и снова счастливо. Он был второй, неприемлемый для Киры вариант.

— Встаем? — все еще не открывая глаз, сиповато спросила она Лёлю, просеивая песок сквозь пальцы.

— Мам, я какать хочу, — заорал какой-то ребенок.

Кира резко села.

— Иди сюда, вот тут покакаешь в кустах, — замахала ему в ответ толстая тетка по соседству, но, встретившись взглядом с Кирой, смягчила: — В кустиках.

Кира смеялась и смотрела, как трясется от смеха Лёлин живот в серебряном песке. Кельбас и Смычкова тоже захрюкали.

От пляжа до города два с половиной километра по асфальтовой нагретой дорожке. Только что невесомые в своей пляжной дремоте, в мареве отступающего зноя, сейчас еле ноги волокли — перегрелись, что ли.

— Чё это мы на них должны косыночки покупать? Шли бы сами, — ворчала Лёля.

— Смысл им с пляжа сейчас уходить? Они же еще в пятницу сфотографировались. Только ради платков? Так мы в любом случае в “Ткани” зайдем, — ненужно объясняла Кира.

— Шустрые такие, — не успокаивалась Лёля. — Деньги надо сразу у них стрясти за косынки, у меня два рубля до среды.

Навстречу тянулись люди с детьми, собаками, надувными матрасами. Еще только шли выкупаться в теплейшей вечерней воде. Почему-то особенно обидно было из-за ситчика — тратить на него последнее.

Сначала им под ноги с лаем бросилась палевая собака, полуголый мальчишка-хозяин с ярким резиновым кругом на поясе вопил: “Найда, Найда!” Они остановились, ожидая, пока Найда обнюхает их, резвясь, потом Кира медленно подняла глаза и вскрикнула. Прямо перед ними на ветках ближнего дерева висели две белые косынки. Абсолютно новые, судя по ценникам, из магазина. Косыночки были в зеленую точку, с таким же зеленым принтом по краю.

— Ты тоже это видишь? — одними губами спросила Кира.

Объяснять Кельбас и Смычковой, что они не врут, было бессмысленно. Нет, они, конечно, пытались, но выглядело это не здорово.

— Кто-то, наверное, обронил по пути на пляж, их подняли и вот так на видное место, если искать будут, — Лёля изо всех сил старалась не улыбаться, но у нее не получалось.

— Новые? — ядовито уточнила Кельбас. — Две?

— Да, — пожимала плечами Лёля, уже прыская.

— Если их обронили, то где хоть одно пятнышко? — спрашивала Кира непонятно кого. — Там дорожка пыльная, мусорная.

Лёля возмущенно на нее таращилась: ты с кем вообще?

Кто-то великий и ужасный развесил для них в листве две косыночки, ни больше ни меньше, именно развесил, как будто деревце ими украсили.