Елена Посвятовская - Жила Лиса в избушке

А тут еще Шумейко со всей дури два ведра раствора грохнул об землю рядом с ней. Запах резкий, почти аммиачный, Леля убегает куда-то от ведер, от онаниста, от всех его невозможных слов. Грохочет вокруг пыльная горячая стройка, под комбезом пот ручейками, без остановки, уже не замечали его.

— Лети сразу за Тёмой. Зачем тебе в Ленинград? — Лёля пытается открыть банку тушенки, злится. — Какой тупой нож этот. Вон Кельбас. Она сразу домой отсюда.

— Ты не понимаешь, — горячится Кира, — надо же все подготовить к приезду, кроватку собрать... там, небось, половины шурупов не хватает, узнать, какие прививки в садик.

— Фигня какая-то. Кроватку Лёнька за час соберет. Тёма же у мамы ходит в садик, прививки ему там делают, в карточке все будет наверняка.

Лёля уже почти прорезала крышку по кругу, когда вдруг банка выскользнула из ее пальцев, поранив зазубренным металлом ладонь. Прокатившись по столу, грохнулась на пол. Лёля вскрикнула и в ярости швырнула нож со всего размаху об стену напротив. Сразу зарыдала, горько-горько, медленно оседая на табурет. Кира захлопнула дверь перед носом прибежавших на плач и крики Кельбас и Смычковой. Потребовала предъявить порез, но Лёля отмахнулась, что все в порядке, несильно, сунула в рот нежную “перепонку” между большим и указательным. Кира подняла банку, вытерла ее, пол, аккуратно переложила кусочки тушенки в тарелку.

— А почему ты не хочешь сказать все Петрову? О ребенке. А вдруг он обрадуется? Ну тихо, тихо, не обрадуется, так хоть поддержит тебя. Ну, пока ты все не сделаешь.

Дверь открылась, и в кухню шагнули торжественные Кельбас и Смычкова.

— Девочки, уже темно. Не открывайте, пожалуйста, окна и балкон. Передали же, что он может быть совсем близко к городу.

— Все так, — печально произнесла Кира, протягивая Лёле вилку. — Вы абсолютно правы. Куда ему еще бежать-то? Только к маме. А мама где? Правильно, здееесь. Скорее всего, он уже в городе. Сколько у него жертв? Восемь девушек? То есть только девушки! Тэкс, а у нас единственное в городе женское общежитие. Рассуждая логически, куда ему за свежатинкой, чтобы наверняка да побольше? Только сюда. А чей балкон ниже всех и не во дворе? Наш. Во двор ему опасно — там комендантская. А у нас еще и гаражик внизу, карабкаться хорошо. Значит, сюда прямая дорожка. Наша квартирка. Так что с минуты на минуту...

— Нафига ты это делаешь? — заорала вдруг Лёля. — Ты чё, не видишь, что нам страшно? Мы правда боимся, непонятно, что ли? Зачем я вообще сюда приперлась? Эти ведра, бетон сраный, придурок голый в кустах членом своим... а теперь еще и это.

Смычкова спиной к ним мыла чашку, и плечи ее дрожали. У Кельбас побелели скулы.

— Девочки, да вы чего? — Кира растерянно оглядела всех. — Город закрытый, особенно сейчас, считай оцеплен. Ящерка не скользнет. Вы серьезно, что ли?

Ночью Кира проснулась от громких голосов. Перепуганные насмерть, все трое толпились у Лёлиной кровати, самой дальней от окна. В ночных рюшечках, штанишках, заляпанные тусклыми отсветами готельных огней, почти выли от ужаса. Кира села на кровати, пытаясь открыть глаза.

Перебивая друг друга, рассказывали, что три минуты назад сначала камень кинули в балконные стекла на кухне, потом так тихонечко: девчата, откройте.

— Не ходи туда! — это уже Кире в спину.

На кухне она залезла на стол, открыла форточку. Внизу у гаражика парень как парень. Штаны не расстегивает, и на том спасибо.

— Какого хрена? — сонно крикнула Кира.

Он принялся объяснять, что общага закрыта, а он всегда через этот балкон к своей девушке ходит, и что пускали же его неделю назад — ну врать-то зачем! — откройте, пожалуйста. Кира еще не успела ничего ответить, как тихо, но настойчиво стучали уже в дверь. Какая-то девица прокуренно кашляла за ней, и, главное, требовательно так: девчата, откройте мне, моему парню — мне дверь, ему балкон. Со всех сторон обложили.

— Может быть, вам еще и постелить здесь с вашим парнем? — ехидно и негромко предположила Кельбас, поправив очки.

— Так, а вы уверены, что там внизу ваш парень, а не маньяк? — усмехнувшись, спросила Кира девицу, подойдя к двери. — Тот самый.

За дверью долго молчали, снова кашляли, потом девица осторожно переспросила: кто, извиняюсь? Кире захотелось немедленно открыть замок и расцеловать ее. Прогнала всех, конечно.

Еще с полчаса Кельбас и Лёля пытались занавесить окно одеялом, но зацепиться на голой стене не не за что — ни крючочка, ни гвоздочка — падало одеяло все время. Так уснули.