Алла Калинина - По образу и подобию

А в девятом классе с Машей случилось вот что. Она влюбилась в своего нового учителя физкультуры, с которым они ходили в лыжный поход. Учитель был высокий, красивый, ироничный, с выпуклыми карими глазами и густыми усами, — словом, он слегка походил на актера Михаила Боярского. Кстати, и звали его Михаилом, Михаилом Филипповичем. Со свойственными ей напором и энергией Маша немедленно довела до сведения учителя о своем горячем чувстве, все свободное время она проводила в физкультурном зале, после уроков дожидалась Михаила Филипповича во дворе и провожала его до метро. Кончилось дело плохо, Михаил Филиппович не устоял, через две недели они уже целовались во всех подъездах по дороге от школы до метро, а еще через неделю Маша стала его любовницей. Маша была в совершенном упоении, новая жизнь ей необыкновенно нравилась, в ней была удивительная тайна и в то же время — простота, Мишка был прекрасен, она — неутомима. Встречались они у нее дома и иногда умудрялись сбегать даже посреди учебного дня, когда у него бывало «окно» в занятиях. Первое время, влюбленные и ошалевшие, они почти не успевали разговаривать, только позже начали выявляться неприятные мелочи. Во-первых, Миша оказался женат. Это очень огорчило Машу, не столько потому, что она собиралась за него замуж, вовсе не было у нее об этом мыслей, сколько из-за того, что не хотелось ей выступать в подлой роли разрушительницы чьего-то там счастья. Она даже выследила эту женщину и хорошенько рассмотрела ее. Женщина была стройная и хорошо одетая, но на Машин вкус старовата для него, да и в лице было что-то чужое, простоватое, неумное. Это лицо больше всего успокоило Машу. Что у Мишки могло быть общего с этой женщиной? Смешно! По-настоящему самим собой он мог быть только с нею, с Машей, они подходили друг другу, они были одно целое. Она очень удивилась, что Миша упорно уклонялся от подобных разговоров, а один раз даже рявкнул на нее довольно решительно: «Не тебе, волчонок, обсуждать ее достоинства». — «Почему не мне?» — «Молода еще, молоко на губах не обсохло». Маша задумалась. Думала она долго и обо всем. Почему он так сказал ей и почему назвал волчонком, что он имел в виду? Неужели она действительно хищница? И что это значит — хищница? Хотела ли она отнять Мишу у той простоватой бабенки? Зачем — чтобы самой оказаться на ее месте? Ну уж нет, только не это, не хотела она замуж, нисколько не хотела. Пусть он защищает ее сколько хочет, обниматься-то он приходит все равно к Маше, вот в чем фокус! Ну и пусть она волчонок, пусть, зато она на воле, а он пес на цепи, хочется погулять, а он делает вид, что любит хозяина. Маша давно знала, что все люди делятся на собак и кошек. Собаки превыше всего ценят верность и обожают подхалимов, но она, Маша, не такая. Напрасно Миша назвал ее волчонком, никакой она не волчонок, она кошка, которая любит гулять сама по себе, да, именно кошка.

Они по-прежнему часто встречались, но охлаждение все-таки ощущалось, это не очень волновало Машу, потому что исходило не только от Миши, но в не меньшей степени и от нее. Все чаще она задумывалась, уж так ли во всем хорош ее Миша, мелкие шероховатости, неприятные привычки, шмыганье носом, смешная манера причесываться перед зеркалом, усы, которым он придавал какое-то магическое значение… Из чувства справедливости Маша задумчиво спрашивала его: «Скажи, а есть вещи, которые тебе не нравятся во мне?» — «Есть». — «Ну какие, скажи». — «Не стоит…» — «Скажи». И однажды он ответил: «Уж очень ты чувственная для своего возраста». — «Я?» — Маша очень удивилась. Она долго думала, что он имел в виду, и наконец поняла. Чтобы все понять, надо было разобрать свою жизнь на части и аккуратно разложить по полкам, ничего он не понял в ней, этот взрослый Миша, она, скорее, была слишком критична и холодна. То, что он принял за излишнюю чувственность, было обыкновенными естественными свойствами молодости и здоровья. Просто он староват для нее, вот и все, а у нее нет ни избытка чувственности, ни избытка чувств. Да, больше не стоило скрывать от себя, Мишу она давно уже не любила, он ей надоел. Расставание их прошло мирно, Миша на прощанье сводил ее в ресторан, они выпили, посмеялись, потанцевали, разговаривать особенно было не о чем, да и не хотелось. Только под самый конец, запинаясь и краснея, Миша попросил:

— Слушай, ты об этом деле не особенно трепись, ладно? А то ведь тебе только шестнадцать, и загремлю я в тюрьму за милую душу.

— Не бойся, — Маша засмеялась, — я тебя в обиду не дам, я ведь сама тебя завлекла, правда? А трепаться я вообще не люблю, живи спокойно.