Алла Калинина - По образу и подобию

— Да.

— А ты чего такой невеселый? Как съездил?

— Да ничего. Много интересного повидал. Между прочим, выдал невесту замуж за друга, тоже смешно.

Валентин коротко глянул на меня, помолчал.

— Бывает, — сказал он наконец, — моя Тамарка тоже замуж бегала от меня, да потом вот вернулась…

— Моя не вернется.

— Думаешь? Что же делать, значит, не судьба. Ты, главное, Жорка, не вздумай раскисать.

— Ты прямо как Марго, она тоже сказала: «Не раскисай, Юра».

— Молодец твоя Марго, правильно сказала. Чем раскисать, ты лучше повнимательнее вокруг посмотри.

— Почему вокруг?

— А ты думаешь, твоя суженая в тридевятом царстве живет и у нас здесь такие пока не водятся? Заблуждение молодости. А ты, братец, ведь не так уж и молод, правда? Чего ты ищешь, Жорка?

— Не знаю… наверное, чего-то своего. Сам не знаю, чего ищу. Да что говорить об этом, не стоит, неинтересно… Ты лучше вот что мне скажи, а твоя мать что же, не приехала?

— Визит к бабе Свете запланирован на завтра. Это, знаешь ли, довольно сложный ритуал. К нам она не любит ходить, это надо подарки детям нести, да ехать далеко, и вообще на чужой территории она теряется. А у себя приходится тратиться на обед, тоже свои проблемы. Зато подарки несем уже мы и стараемся, чтобы сумма перекрывала ее затраты. И чтобы ничего там не трогать. И еще Тамара накрывает на стол и моет в конце посуду. Словом, создаем условия, при которых конфликтам практически не остается места в нашей жизни. И знаешь, с тех пор как мы это поняли, все стало получаться довольно неплохо.

— Ну, а дети как?

— Они ее не любят, увы. Но мы стараемся, чтобы они ее хотя бы жалели. Бедная больная старенькая баба Света.

— Ну и как, получается?

— Не очень. Они такие наблюдательные маленькие хитрецы, все понимают, все замечают, до всего докапываются какими-то своими, детскими путями. Иногда даже не поймешь — как, откуда, а они все знают. Удивительно. А твоя Марго как? Поговорили вы с ней?

— Только и делаем, что говорим, а все почему-то не можем сдвинуться с места.

— Вот видишь, и тут мы братья, любим мы с тобой сложности, просто спасу нет. Но ты не горюй, хочешь, я тебе такой белый костюм отгрохаю, что все женщины разом от тебя отпадут, у меня и материальчик есть подходящий. Когда у тебя день рождения? Вот я тебе к дню рождения и подарю, хочешь?

Хорошо было у Валентина. Яблоки в потемневшей, поблекшей листве сада стали виднее, подросли, налились, одни побелели, другие зарумянились, и в свежем вечернем воздухе, и в слишком прозрачном небе заметен был уже перелом лета. Что-то изменилось в наших отношениях, мы говорили свободнее, проще, без проверок и иносказаний, и ласково поглядывали друг на друга, и улыбались друг другу ободряюще, братья как братья. Мне не хотелось домой. Но дети вертелись вокруг Валентина, дергали его за руки, им не терпелось скорее получить его в полную свою власть. И я наконец-то поднялся. Они всей семьей провожали меня до калитки, даже веселая кокетливая теща. Маленький, всеми забалованный Сашка лез мне на руки, у него шатался передний зуб, и он все время раскачивал его двумя пальцами. Ему хотелось скорее вступить в период линьки, стать взрослым и получить всю полноту взрослых прав. Сколько заблуждений сразу для такого маленького человечка. Мы долго стояли у калитки, смеялись, и болтали, и мои новые племянники льнули ко мне, и все были ко мне добры. Какой я был богатый, счастливый человек в этот вечер. И в то же время было мне печально, и больно, и тревожно оттого, что столько времени упущено было зря, и страшно, что так и не успею вскочить на подножку уходящего уже, все набирающего скорость поезда.

Домой я пришел уже в темноте. Марго возилась на кухне.

— Пойди поешь, — сказала она суховато, но мирно.

— Спасибо, я уже ужинал.

— Ну, смотри…

Я вернулся в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и сел к телефону. Ни на что я особенно не рассчитывал, мало надежды было вот так сразу в субботний вечер застать Машу дома. Но чудо свершилось, она сама взяла трубку.

— Это ты, Юрочка? — спросила удивленно. — Волнуешься?

— Нет, не особенно.

— Вот и правильно, волноваться совершенно нечего, у меня все в порядке, не пью, не курю, вот даже режим соблюдаю, не позже одиннадцати ложусь в постельку — словом, забочусь о здоровье нашей дочери.

— А ломаешься зачем, Маша?

— Я не ломаюсь, скорее себя ломаю, оказывается, не так это просто.

— Вот видишь, месяца не прошло, а ты уже заговорила о сложностях, еще ведь не поздно кончить всю эту странную историю.