Ивайло Петров - Избранное

А в это время родители его день и ночь искали повод прогнать Аницу из дома. Удостоверившись, что рубаха ее раз в месяц еще, слава богу, бывает нечистой, свекор и свекровь переквалифицировались в тайных агентов и стали следить за каждым ее шагом. Самые большие надежды возлагались на дядю Мартина. Татаров и Татариха подозревали, что он ночами сигает через их забор, рыли для него волчьи ямы, устраивали западни, ставили капканы, пока, к большому своему разочарованию, не узнали, что он скитается где-то по Добрудже. Но в селе было немало других кобелей, и Татаровы не теряли надежды на то, что хоть один из них да надумает приволокнуться за снохой и они накроют ее с поличным.

Аница, однако, считала, что ни один из них не годится ей в ухажеры, в ее глазах все они были молокососами, нахлобучившими для пущей важности смушковые шапки, и она не была бы сама собой, если бы не заставляла их покрываться испариной от смущения. Число обожателей Софи Лорен, вероятно, увеличилось бы вдвое, если бы она могла усвоить походку Аницы, которая (не надо этого забывать!) проживала в селе, где в те времена не было даже мостовой, и носила башмаки самой что ни на есть грубой работы. Порой я думаю, что софийская улица Раковского стала бы самой распрекрасной улицей в Европе, если бы Аница могла каким-нибудь чудодейственным способом перенестись в Софию и по крайней мере раз в день проходить по ней от улицы Графа Игнатьева до кафе «Славянка» и обратно. И тогда стало бы видно, что современные молодые женщины не ходят, а просто разносят по городу образчики последнего крика моды. Аница же ходила так, что все прелести, которыми ее одарил бог, прикрытые нижними и верхними юбками да безрукавками, слегка колыхались, точно зрелый плод, готовый в любую минуту, при самом слабом дуновении ветра, упасть в чьи-нибудь руки, и множество рук тянулось к этому плоду, и не один стоящий мужчина красноречиво покашливал и сучил свой ус, но, как и следовало ожидать, совершенно напрасно. Анице лучше любой другой женщины было известно: для того чтобы очутиться на пьедестале в глазах мужчин, надо быть не только красивой, но и недоступной.

Вот это-то наши мужчины оценили по достоинству, как истые джентльмены. На первых порах они пытались делать вид, что презирают Аницу (здесь уместно вспомнить известную басню про лисицу и виноград), но потом уразумели, что виноград-то отменный и вовсе не зеленый, да не про них, и не только зауважали Аницу, но стали ее просто обожать. И когда она шествовала среди них, словно аристократка среди плебеев, сияющая, томительно манящая и недоступная, они видели, что за ее башмаками тянется след, припорошенной золотой пылью, что всякая вещь, к которой она притрагивалась, делалась лучше, привлекательнее и что обычное приветствие в ее устах звучало, словно песня.

И, как это ни странно, они стали самыми рьяными защитниками ее достоинства от людской хулы, они гордились ее красотой и готовы были прощать ей любую вольность.

Обезопасив себя от посягательств внешних врагов, Аница принялась за внутренних. Татаров был опаснее, чем его жена, он следил за ней неусыпно — и дома, и за его стенами, но Аница понимала, что пятидесятидвухлетний мужик, пусть даже он доводится ей свекром, не стал бы так надзирать за ней лишь семейной чести ради. Как только Бенко взяли в солдаты, Аница принялась за свекра и за несколько недель сумела разбередить ему душу, которая при всей строгости, неприступности и даже жестокости где-то в самой своей глубине была мягкой, податливой и нежной. Разбередив свекру душу, Аница и не думала пригревать его, держала на расстоянии, время от времени раззадоривая. Итак, сбылось одно из библейских пророчеств: взявший в руки нож от ножа и погибнет. Видно, в библейские времена люди не рыли друг для друга волчьих ям, а пускали в ход ножи. Татаров же провалился в волчью яму, которую готовил для других, и острие кола вонзилось ему меж ребер и засело на месте — ни вперед ни назад, и для него начались страшные дни между жизнью и смертью, адом и раем. «Эх, батюшка, как мне пусто без Бенко! — говорила Аница свекру, когда они оставались вдвоем. — Взял бы да приехал хоть на один денек. Лучше бы я вышла замуж за старика, чтобы не оставлял меня одну!..»

Она уходила в соседнюю комнату и заглядывала в замочную скважину, что делает свекор, и наслаждалась, видя, как Татаров от ее двусмысленных намеков не находит себе места, томясь надеждой, что невозможное может произойти.

Однажды Татариха пошла ночевать к больной сестре. Аница и Татаров, оставшись вдвоем, поужинали и легли спать. Спустя некоторое время она услышала, что свекор кашляет, и как была, в одной рубахе, вошла к нему и спросила, не хочет ли он чаю, чтобы согреться. Татаров, увидев, как белеет в потемках ее рубаха, почуяв сладостный дух молодой буйной плоти, весь окостенел, беднягу бросило в холодный пот. Аница взяла его за руку и спросила: