Никола Скотт - Секрет моей матери

Снова приближается февраль, и я готовлюсь к его темным ночам и непрошеным воспоминаниям. Я не люблю зиму, а февраль — самый сложный для меня месяц, так было всегда. Мы с Мерком договорились, что продолжим поиски, однако я попросила его не связываться со мной, пока он не найдет что-нибудь реальное, ведь мне так тяжело ждать и проживать каждое вернувшееся письмо, каждый тупик. Однако я уже не питаю особых надежд, потому что в глубине души знаю: моя дочь действительно мертва.

Я снова начала перелистывать страницы, сначала быстро, потом медленнее, не только потому, что за последний час услышала и увидела так много, но и потому, что знала: дальше записи прерываются.

А потом, когда я перевернула одну из последних страниц, мое сердце сжалось, но не с такой болью, как я ожидала. Там было кое-что еще. Письмо, спрятанное между двумя последними записями в дневнике. Оно было написано на листе формата А4 и сложено в несколько раз. Когда я вынимала письмо, мои пальцы дрожали. Я пробежала глазами страницу и прочла подпись ― Сара Мейсон.

Арброт, 1 мая 1999 года

Уважаемая миссис Харингтон!

Очень жаль, что мне понадобилось столько времени, чтобы вам написать, однако ваше письмо пришло кружными путями и только недавно догнало меня в Арброте, где я сейчас живу. Я оставила профессию медсестры довольно давно (в действительности я никогда не была к ней готова, если уж быть до конца откровенной), однако очень рада, что вы со мной связались.

В конце недели, о которой вы спрашивали, я собиралась уволиться, и вы были одной из последних женщин, которых доставили, пока я еще там работала. Медперсонал госпиталя Всех Святых ужасно обращался с теми, кого привозили от «Милосердных сестер». Думаю, во всем виновата старшая медсестра. Она была сущей мегерой, постоянно за всеми следила, и сестра-хозяйка была не лучше. Профессия медсестры просто чудесна, я в этом уверена, однако, чтобы работать в больнице, нужно обладать железным характером.

Я довольно хорошо помню тот день — 14 февраля 1960 года, потому что, хоть я и видела много естественных родов, вы были третьей, кому на моей практике делали кесарево сечение. Мне до сих пор кажется чудом, когда женщину разрезают и извлекают из нее ребенка — или, в вашем случае, двоих детей. Малышек передали мне, чтобы я их помыла и запеленала. Было очень приятно смотреть на них, на два чудесных маленьких свертка, лежащих в кроватках. Для меня любые роды — это волшебство, а два ребенка — волшебство вдвойне. Доктор долго зашивал разрез, однако позже, когда я хотела забрать детей в детское отделение, мне велели сообщить о родах вашему отцу, а затем возвращаться в палату. Отец ждал от вас новостей. Казалось, он нервничал по поводу происходящего и, когда я сказала ему о близнецах, всполошился. Даже самые суровые мужчины могут расчувствоваться при виде внуков, однако ваш отец был не из таких. Он потребовал, чтобы его при первой же возможности пропустили к доктору. Он даже не попросил показать ему детей; ему не хотелось иметь с ними ничего общего.

Позже сестра сообщила мне, что одна новорожденная находится в детском отделении, а вторая не выжила, и велела мне отправляться в послеродовую палату и находиться там до окончания смены. Иногда так бывает: ребенок умирает во время или после родов, и его быстро «утилизируют», не особенно церемонясь с его матерью, поэтому поначалу я даже ничего не заподозрила, но все же удивилась. Мне показалось, что обе малышки были в порядке, плакали, как положено, и выглядели здоровыми. Однако я была тогда очень молода и неопытна, боялась медсестер постарше, и никто, даже старшие медсестры, которых я боялась, не смел противоречить акушеркам. Мы просто послушно опускали головы и шли делать то, что нам велели.

И только на следующий день до меня начало доходить, что с вашими малышками случилось нечто странное, и произошло это тогда, когда другой женщине, той, что родила на свет мертвого ребенка, вдруг принесли живого малыша. Не могу выразить, как стыдно мне об этом говорить, но я тогда промолчала. Видите ли, я уже знала, что происходит с детками, когда они возвращаются к «Милосердным сестрам», и подумала, что неизбежное просто случилось раньше, чем должно было случиться. Лишь немногие матери-одиночки возвращались домой вместе с детьми. Некоторых малышей усыновляли прямо в больнице, однако это было нарушением правил, поскольку предполагалось, что у матери есть несколько недель на то, чтобы принять решение. В то время процесс усыновления контролировали далеко не так строго, как сейчас.