Никола Скотт: Секрет моей матери

Буквы расплывались у меня перед глазами, но я продолжала читать, пропуская то, что не имело отношения к дому в Лимпсфилде.

Трог. настоящий бюрократ, и мне приходится разбираться с отцовскими гроссбухами, хоть и не хочется этого делать. Я нашла отчет доктора о рождении мертвого ребенка — отец подшил его к документам. Увидев его, я почувствовала, как возвращается ненависть и ярость, направленные на него и оказавшиеся в конце концов бессмысленными. Как же мне жаль, что я не знаю, где похоронили мою малышку! Еще одна странность: накануне четырнадцатого февраля отец снял со счета довольно много денег — триста фунтов. Сегодня это было бы почти пять с половиной тысяч. Зачем, ради всего святого, ему понадобилась такая невероятная сумма? Нашла я и еще кое-что: несколько записок от Гарриет, датированных 1960 годом. Зачем Гарриет мне писала, после всего, что я ей сделала?

Передала дом Трогу, он его продаст.

Ничего не могу с собой поделать — меня тревожат эти записки и эти деньги. Отец всегда был невероятно скуп. Теперь я жалею, что так быстро продала дом на Баф-роуд. Я провела кое-какие расследования: ни помощь «Милосердных сестер», ни услуги врачей не стоили бы и десятой доли этих денег. За больницу отцу вообще не нужно было платить, ведь это часть медицинского обслуживания. Может быть, ему пришлось заплатить приятельнице жены викария за маленькую комнатку? Но разве ее аренда может столько стоить? Куда же пошли эти деньги? Может быть, было что-то еще? Может быть, он сделал что-то настолько ужасное, что ему пришлось за это заплатить? Однако документ о смерти малышки подшит к его бумагам, я его видела. Конечно же, его не было бы, если бы она была жива, не так ли? Даже мой отец не мог быть настолько жесток. Мне просто не верится…

Я пыталась разыскать Гарриет, но даже не представляю, где она. Госпиталь Всех Святых и организация «Милосердные сестры» закрылись. Я почти убедила себя в том, что отец совершил что-то ужасное. Может быть, моя дочь все еще жива? Я не спала уже несколько дней. Грэхем все спрашивает, не заболела ли я. Мне не хочется говорить ему правду, особенно после стольких лет — я не хочу снова вскрывать эти старые раны.

Грэхем уехал к Ф. Решила попытаться разыскать доктора Миллера и кое-кого из «Милосердных сестер».

Собираюсь нанять детектива. Я долгое время над этим думала, но Грэхема тревожить не хочу. На отцовском счету полно денег, поэтому я смогу из его сбережений тайком оплачивать услуги детектива. Я никак не осмеливаюсь в это поверить, и если это ложный след, мне придется разделить разочарование с Грэхемом, а ведь много лет назад мы с ним договорились забыть о прошлом. А еще Эдди… Я не могу сказать ей, что ее сестра-близнец жива, не будучи уверенной в этом до конца. Если она мертва, никому не нужно об этом знать. Если же жива — я объясню Эдди все с начала до конца. Эта история потребует времени и сил, но, если ее сестра все еще жива, Эдди имеет право об этом знать. Однако если все впустую, мне придется с этим смириться. Потому что нельзя никого обременять надеждой…

Я нашла подходящего человека. Его зовут Джеймс Мерк, он кажется мне добросовестным. Похоже, он перфекционист. И, полагаю, отлично умеет находить пропавших людей. Я все еще не смею надеяться, что это именно то, чем кажется…

Я торопливо пролистала оставшиеся страницы дневника. Сначала мама почти каждый день упоминала о Джеймсе Мерке, она была возбуждена, нервничала, тревожилась, а потом, за год до ее смерти, их переписка стала менее оживленной.

Куда ни глянь, сплошные тупики. Это убивает надежду, и я так рада, что настояла на том, чтобы не втягивать в это Грэхема, потому что в этом случае я смогу просто отступить, вернуться к прежней жизни.

Медсестру, которая мне помогла, очень трудно отыскать. Как она могла исчезнуть? Очень жаль, что я плохо помню дни, проведенные в больнице, не могу восстановить в памяти многие имена. Почему усыновленные дети могут узнать, кто их биологические родители, а в другую сторону закон не работает? Мне это кажется несправедливым. Как будто матери не хочется увидеть своего ребенка! Что ж, может быть, этого действительно хотят не все. А вот я хочу. Очень хочу! Однако, по всей видимости, это невозможно.