Никола Скотт: Секрет моей матери

Фиби вздохнула.

— Думаю, в любом случае было уже поздно. Все это случилось уже после аварии, поэтому я просто выброшу это из головы.

— Твоя мама любила тебя, — поспешно произнесла я. — Правда. Точно так же, как мой отец любил мою мать, когда заставил ее сосредоточиться на будущем, отбросив прошлое. Это ничего не меняло, понимаешь? Они были такими же, как и всегда. Кто действительно пострадал, так это мама. Она так и не оправилась от этого удара…

— Да, — отозвалась Фиби. — Но она хотя бы знала, что я жива и попала в хорошую семью. Как думаешь, мне можно приехать и немного побыть с тобой, например, завтра?

— Я была бы очень рада, — ответила я, чувствуя, как глаза снова наполняются слезами.

Нажав «отбой», я секунду постояла у столика в прихожей, думая о Фиби. Я представила, как она кладет мобильный в свою сумку, в которой царит идеальный порядок, и возвращается в сад, а завтра садится на поезд до Лондона. Внезапно я поняла, что больше всего на свете хочу, чтобы моя сестра-близнец была здесь, рядом со мной. Я по ней скучала. Однако остальные члены моей семьи ждали меня внизу, и в какой-то момент мне, наверное, все же следует присоединиться к вечеринке, которую я сама организовала. По-моему, с семейными посиделками у меня связаны не слишком приятные ассоциации.

Я как раз прятала телефон в сумку, когда дверь кухни открылась и на пороге показался Эндрю.

— Привет, — улыбнулся он. — Все зависают там, внизу. Кажется, тебя никто не хватился. Ты в порядке? Я уже собирался тебя искать…

Он держал в руках поднос, на котором возвышались два бокала и кокосовый пирог миссис Бакстер. Под мышкой у Эндрю была зажата бутылка шампанского. Он на секунду слегка приподнял поднос, прежде чем пинком захлопнул дверь.

— Как тебе удается угадывать, когда мне нужно принести еду? — спросила я, беря у него из рук поднос и ставя его на столик в прихожей.

— Мне нравится тебя кормить, — просто ответил Эндрю. — Кто-то же должен это делать.

Он убрал волосы с лица. Его глаза прищурились. Так бывало всегда, когда он был доволен собой, и когда мой друг улыбнулся мне, со дна живота вверх поднялись пузырьки счастья и, сладко щелкнув, лопнули.

— Неужели Венетия не мечет громы и молнии из-за того, что меня нет? — поинтересовалась я, чтобы скрыть смущение.

Эндрю продолжал усмехаться себе под нос.

— Все пьяны, за исключением твоего отца и младшей сестрицы, которая так увлеклась дегустацией пирога, что совершенно о тебе забыла.

Я все же в этом сомневалась.

— Яблочный пирог, который ты испекла, — райское наслаждение, Эдс.

— Ты поэтому такой милый? — спросила я, глядя на Эндрю с некоторой опаской. — Надеешься переубедить меня насчет «Le Grand Bleu»?

— Господи, нет. — Он небрежно махнул рукой, проворно открывая бутылку шампанского и разливая его по бокалам. — На самом деле я очень рад, что все это уже позади.

— Правда? — подозрительно переспросила я.

— Да, рад, — решительно отозвался он, вручая мне бокал. — Пей.

Эндрю поднял бокал, и я подняла свой, продолжая глядеть на него поверх кромки. Я пригубила шампанское и почувствовала, как оно стекает по горлу, восхитительно холодное и колючее. Я выпила бокал залпом, с жадностью ощущая приятную прохладу. Почти в ту же секунду удовольствие проникло в мои вены, и я покачнулась. Эндрю протянул руку, чтобы поддержать меня, и тут до меня дошло, что мы стоим очень близко друг к другу и в залитом вечерним солнечным светом холле чрезвычайно тихо.

— Так ты, говоришь, рад? — уточнила я, скорее для того, чтобы нарушить сгущающуюся тишину.

Не осмеливаясь отстраниться, я заставила себя опустить глаза и посмотреть на его выцветшие джинсы.

— Да, — отозвался Эндрю, и я увидела, как его колени немного согнулись и он наклонился, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. — Рад. И ты тоже должна радоваться. В конце концов, два шеф-повара не должны состоять в близких отношениях.

— Ну да, ты так и сказал, — пробормотала я, — и что…

Однако я тут же забыла, что хотела спросить, потому что события внезапно приняли очень странный поворот: лицо Эндрю оказалось так близко, что я увидела тонкую линию вокруг его синей радужной оболочки, а потом он поцеловал меня, очень крепко и очень долго, и я зажмурилась, успев подумать только о том, что меня никогда, никогда в жизни так не целовали. Я ощутила бесконечное падение, а когда наконец снова почувствовала под ногами землю, так и не вспомнила, что хотела сказать минутой ранее.