Алексей Притуляк - Санаторий

Трухлявое крыльцо, норовившее развалиться под следующим шагом, безбожно скрипело и стонало под ногами, когда они по нему поднимались.

Кундри, держа наготове винтовку, пнула дверь, и та, взвыв, будто от боли, петлями, распахнулась в тёмный простылый коридор; с треском ударилась о стену ручка и отлетела вместе с хлопьями иссохшей краски. Пыль на линолиуме в ёлочку почти скрывала рисунок, но трудно было определить давность смерти Промзоны по толщине слоя этого серого бархата. И когда они ступили на линолеум, пыль поднялась вокруг, так что можно было вообразить себя лунным первопроходцем. Зачихал Чиполлино, смешно теребя нос. Кундри яростно взглянула на него.

Узкий промозглый коридор с тремя-четырьмя дверьми, как кишка, пролегшая от желудка с табличкой на двустворчатой двери «Актовый зал» до ануса-выхода.

Проходя, Кундри легонько толкала каждую дверь, тут же прижимаясь к стене, держа наготове винтовку, но ни одна из них не открылась. Уходя, былые сидельцы-скитальцы этих кабинетов, кажется, неспешно вынесли мебель, выключили свет, воду и газ, попрощались с исшарканными полами и насквозь протёртым линолеумом, наглухо закрыли двери…

Ан нет, впрочем. Последняя перед актовым залом открылась. И как выяснилось, никто не выносил мебель и ничего не выключал.

Прислонился к стене тесного кабинета максимум на две персоны огромный несгорающий сейф с потёками масляной краски на боку. Притихла в углу за ним швабра, поставленная в мятое цинковое ведро, на дне которого заростала буйной плесенью тряпка. Тут же стоял стол с разбросанными по нему бумагами, карандашницей, коробкой скрепок, счётами и арифмометром «Феликс». Стул такой древний, что мог бы сниматься в фильмах про гражданскую войну, был отодвинут так, словно старик-счетовод в намотанном на шею старом шарфе, в толстых очках с коричневой древней оправой, сидящий за этим столом, вышел на минуту – курнуть, утробно покашливая и сплёвывая в угол, или кряхтя налить себе кружку кипятку, и сейчас вернётся. И только толстый слой пыли, покрывший это вековой давности седалище, разрушал возникавший образ матёрого гроссбухера. Если таковой и был, то давно уже помер (в том самом доме престарелых, на той самой простыне). В противоположном углу размеренно капало из медного крана в эмалированную, с разводами ржавчины, раковину.

На подоконнике томился давно помутневший стакан в облезлом латунном подстаканнике, а через стопку из трёх или четырёх гроссбухов от него стояло радио – дешёвый пластмассовый, пожелтевший от времени говорунчик выпуска семидесятых годов прошлого века, способный поймать пару каких-нибудь захудалых станций. Громкость была убавлена, что, однако, не мешало услышать бормотание диктора от самой двери. Бодрым голосом он командовал: «Продолжаем гимнастику. Руки вперёд, ладони на уровне груди. Начинаем махи руками вперёд и в стороны. И-и… ррраз-два!.. ррраз-два!.. Руки вместе, в стороны, вместе, в стороны… Не торопитесь, следите за дыханием… ррраз-два… ррраз-два…»

Ездра вдруг принял на себя роль клоуна, вообще-то ему не свойственную и как бы не по чину: вытянул руки, взялся приседать. Весело загыгыкал Чип, враз забыв про боль в ноге и хромоту, и тоже замахал руками, как ветряная мельница. Кундри смотрела на них, и в равнодушном взгляде её не мелькнуло ничего. Зато в глазах психолога не таяли снежинки страха.

– Лучше бы подумали, откуда здесь этот брехальник, – холодно сказала Кундри.

– Да какая нам разница, – отозвался Ездра. – Правда же, Чип?

– Ррраз-два! – радостно пропыхтел тот, разгребая застоявшийся казённый воздух. – Ррраз-два!

А Ионе было жутко. Действительно, откуда здесь приёмник? А главное, почему эта рухлядь, покрытая многолетней пылью, работает? Кто её включил? Сколько лет – или столетий? – одиноко транслировал он мёртвому кабинету далёкую до нереальности жизнь, пока капли из крана год за годом точили раковину? Или кабинет не мёртв?

– Гляди веселей, друг Ионушка, – ухмыльнулся Ездра, размахивая руками. – Чего приуныл, дружок? Всё нормально, это же только сон.

– Сон? – недоверчиво переспросил Иона.

– Конечно, – кивнул Ездра, не прекращая нелепых своих упражнений. – Вон и наука тебе подтверждает, – он кивнул на психологиню, которая стояла, сдвинув брови, погрузясь в раздумья. – Эй, наука, это ведь сон? – окликнул её Ездра.

– Что? – Таилиэта подняла на него взгляд. И, словно не слышала вопроса, произнесла: – Кажется, я понимаю… Да, я знаю, кажется… Дело в том, что…