Алексей Притуляк - Санаторий

– Это да, – кивнул Дылда. – Если бы мне крышу так подрезало, я б давно сдох.

– Нет, Дылда, ты бы не сдох, – ввернул Тошнот. – У тебя башка деревянная.

– Хватит зубоскалить, – оборвал их Молчун. – Нашли время… Уходить надо.

– Куда уходить? – удивился Дылда. – А блок-пост как же?

– Да никак, – Молчун пожал плечами. – Сколько надо было, мы продержались. Имеем право теперь.

Замолчали, отрешённо поглядывая по сторонам, друг на друга, на курган, на серое небо. А занудный дождь моросил и моросил, окрашивая камни в чёрное. Просеивалась сквозь дождевые капли, как через сито, снежная крупа, напоминающая о скором первом снеге. Зябко потряхивало ледяным ветерком, что явился откуда-то из-за гор и теперь норовил забраться поближе к тёплым телам – погреться.

– Ну, уходим, так уходим, короче, – пожал плечами Антипод. – С тебя спросится, значит, тебе и решать, Молчун.

– А Самсон где? – спросил Тощий.

– Да поди всё дрыхнет, сурок, – зло усмехнулся Дылда. – Ладно хоть сипаев не проспал, а то бы я его своими руками кончил.

– Замри, кончатель, не сикати, – бросил Антипод. – Тебе не поспать двое суток, так уж поди и кончалка отвалилась бы, а Самсон – ничего, молодцом смотрит.

– Ладно, всё, кончаем трёп, – обрезал Молчун. – Дылда, буди Самсона. Уходить пора.

Первыми к носилкам встали Антипод и Тощий. Подняли и понесли, не заботясь плавностью хода – не до этого. Впереди ещё часы и часы марша, так что нужно беречь силы, а не тратить их на подлаживание шага под рельеф местности.

В последний раз оглядев растерзанный блок-пост, повернулись и пошли, больше уже не оглядываясь. Да и чего было оглядываться: таких блок-постов, этих временных приютов, «домов», «санаториев» было уже столько!.. и будет ещё столько же, если не больше. А может и меньше, много меньше. Ну, это кому как повезёт опять же…

У носилок менялись каждые полчаса, чтобы не выматываться понапрасну, не оттягивать руки до дрожи, потому что кто его знает, в какую из грядущих минут потребуется держать в этих руках калаш. Медленно проползали мимо минуты, за ними кое-как волоклись часы, вставала впереди беспросветная замуть из дождяной мороси, блёклой крупы и серой дымки.

Когда уже наползли с запада сумерки, они остановились, опустили носилки на асфальт у трамвайной остановки.

Образовался рядом гражданин в синем пиджаке на одной пуговице, прервал суетливый шаг свой, наклонился над лежащим, заглядывая в лицо.

– Что с ним? – спросил он конторским бюрократическим голоском. – Товарищу плохо? Или… пьяный, поди?

– Ты проходи, мужик, не толпись тут, – мрачно отозвался Молчун.

Гражданин в синем пиджаке нервно дёрнул головой, смерил Молчуна пролетарофобским взглядом, проворчал что-то себе под нос, опасаясь, видимо, сказать такое громко, и посеменил прочь, зажимая подмышкой портфель.

Трезвоня, вывернул с Ганнушкина трамвай, раскачиваясь и скрипя подкатил к остановке. Высыпала из него шумная стайка пионеров-переростков, гомоня и не по возрасту аршинно матерясь, двинулась к кинотеатру «Октябрь» – сбежало, видать, с уроков славное будущее великой страны.

– Заносим, – бросил Молчун, когда иссяк скудный поток выходящих пассажиров.

Кряхтя, подняли и кое-как протащили носилки в холодные внутренности этого дребезжащего катафалка.

– Следующая – Кольцо, конечная, – прохрипел в динамиках голос вагоновожатого, которому давно, видать, всё осточертело. – Вкруговую не садимся, вагон пойдёт в депо.

– Вези уже, не балаболь, – пробормотал Тощий. – Какая там круговая…

В динамиках что-то обиженно щёлкнуло, потом загудело под полом, набирая обороты, потом, наконец, весь этот простылый катафалк, этот трамвай без права пересадки дёрнулся, заскрежетал, заскрипел и пополз к конечной.