Алексей Притуляк - Санаторий

– Чем же на самом деле занималась промзона? – вопросила психолог, тоже обратившая внимание на разнобой в артефактах свалки. – Что это было?

– Кузница была, – усмехнулся Ездра. – Здесь ковалось счастье народов.

– Только вопрос странноват и не по адресу, – вмешалась Кундри, бросив на Таилиэту едко-внимательный взгляд. – Мы же во сне , подруга, а? Так что это ты лучше объясни-ка нам, что всё это значит с точки зрения всякого там сознания и без сознания.

Психологиня откровенно смутилась и, кажется, растерялась от этого неожиданного замечания. А Иона подумал: но ведь права же Кундри, права, не в бровь попала, а в глаз, в самую, это, как сказал бы Ездра, пупочку правды. Бабу, сказал бы он, не проведёшь, баба – она сердцем видит.

Вот такая у тебя получилась оговорочка, думал он, глядя на смущённую психологиню, вот такая нехорошая вышла заминка. Так что же, всё враньё, значит? Весь твой огород про сон – это туфта, и в ампулах у тебя метемпсихозол, а никакая не «сыворотка пробуждения». И значит, правильно полагала Кундри, что заброшена ты к нам Самим с целью диверсии. Так ведь, Кассиопея? Давай же, скажи что-нибудь…

О том же, наверное, думал и Ездра, потому что тоже поглядывал то на розу Шарона вопросительно, то – многозначительно – на Иону. Иона кивнул в ответ его взгляду.

И тут Чип сказал:

– Ох, больно-то как…

Взгляды соскользнули с психолога и сошлись на Чиполлино.

Провод, видимо, упёрся в кость, а конец у него, наверное был зазубрен, поэтому не соскользнул сразу с кости и не пошёл в обход её.

Бедолага Чип стоял и смотрел на то как медленно краснеет, пропитываясь кровью, штанина, и даже не делал поползновений переступить, отдёрнуть ногу, отпрыгнуть, сделать хоть что-нибудь для спасения себя и избавления от неожиданной боли. Стальной оцинковонный провод, четвёрка, похоже, выполз из кучи мусора и впился в Чипову ногу, в щиколотку, чуть выше ахиллесова сухожилия и упёрся, наверное, в кость. Во всяком случае, слава богу, он не двинулся вверх по кости, чтобы выбраться наружу откуда-нибудь в лучшем случае у Чипа из задницы, а в худшем – из глаза. Видно было, что он замер и не движется, и только покачивается чуть-чуть из стороны в сторону, как комар, проникающий жалом в кожу, – пытается соскользнуть с неожиданного препятствия и продолжить движение.

Кундри сообразила первой. Она метнулась к Чипу, моментально наступила на провод и оттолкнула дурачка плечом так, что тот отлетел на несколько шагов и, обиженно улыбаясь, завалился на кучу мусора.

Иона ожидал, что провод тут же сменит цель и атакует Кундри, но тот не сделал никакого движения – лежал, прижатый ступнёй снайперши к куче хлама. И даже когда Кундри, с занесённым для удара прикладом винтовки, осторожно убрала ногу, провод не шевельнулся.

А может быть, он и не живой был вовсе, а просто дурачина Чип сам напоролся на торчащий из кучи мусора кусок проволоки. Как бы там ни было, выяснять это ни времени, ни желания не было, поэтому после того как психологиня наскоро забинтовала ногу Чипа, двинулись дальше. Но некоторое время шли с оглядкой: не двинется ли провод вослед.

И всё же, и всё же… – думал Иона, – в какой реальности бывают живые провода? Бывают они в какой-нибудь реальности? Нет. Думаю, что нет. Только во снах и в фильмах ужасов они бывают. А значит, не был этот провод живым. Или его вообще не было – он только снится кому-то, как и мы… А ошибка Таилиэты… это просто срыв. Ведь невозможно видеть сон и не воспринимать его как реальность, не верить в происходящее. Так?.. Так.

За пустырём-свалкой открылась сеть морщинистых асфальтовых дорожек, пересекавших друг друга, как улицы некоего микро-города. Дорожки петляли и путались, огибая пни, которые когда-то, видимо, были тополями и клёнами, оживлявшими обстановку возле здания управы и представлявшими собой небольшую зелёную зону отдыха для управленцев. Когда и зачем спилены были деревья оставалось загадкой. Быть может, это случилось во время какой-нибудь очередной революции…

Маленькое зданьице управы прижалось к полуразвалившемуся бетонному забору. Хилое, одноэтажное, с мутными стёклами окон в старых, рассохшихся деревянных рамах. Заросшие плесенью и мхом стены, когда-то давно выкрашенные в салатовый цвет, теперь были серыми, с зеленоватыми разводами, словно кто-то, страдающий гайморитом, ежедневно приходил сюда, чтобы высморкаться на эту прелую штукатурку.

Сколько кабинетов, сколько начальников могло поместиться в этаком сарае? Неужели достаточно, чтобы отсюда можно было управлять целой промзоной, растянувшейся на бог весть сколько километров? Не верилось.