Хербьёрг Вассму - Седьмая встреча

Руфь сидела в плетеном кресле и пыталась делать вид, будто ничего особенного не происходит. При ярком свете верхней лампы она увидела большого паука, плетущего паутину между балкой и скошенным потолком.

Наконец АГ обернулся к ней и заговорил. Она не предполагала, что он окажется таким откровенным, таким безжалостным. Он критиковал односторонность в выборе мотивов, назвав это манерной наивностью, но похвалил ее смелость, композицию и живопись.

Он отобрал двенадцать или тринадцать картин и, поднимая одну за другой, рассуждал о фунте, о достоинствах живописи, цвете, композиции и сюжете каждой картины в отдельности.

Вскоре Руфь поняла, что ей хочется, чтобы он говорил как можно дольше. Голос. Рубашка, немного вздувшаяся с одной стороны, при верхнем свете давала зеленоватую тень.

Но вот он отвернулся от картин. Его глаза сверкали. Он кивнул, словно подтверждая что-то, чего она так и не поняла. Да и как тут поймешь, когда он так смотрел на нее.

— Да! Все именно так, — подтвердил он на жестком, режущем слух английском.

Потом он бросил быстрый взгляд на часы, и она поняла, что это конец.

Когда он уходил, хозяйка стояла на лестнице. Она поздоровалась с ним, быстро говоря что-то по-норвежски. АГ поздоровался с ней вежливо, но сдержанно.

После его ухода хозяйка сказала с восхищением:

— Боже мой! Какой мужчина! Надо иметь большое мужество, чтобы носить такие длинные локоны!

Через три недели Руфь получила письмо, в котором он предлагал ей место в мастерской в Берлине с августа следующего года и возможность выставить пять своих картин, не считая новых, если они у нее появятся.

Руфь набралась храбрости и позвонила ему, чтобы поблагодарить и сообщить, что принимает его предложение. Звук его голоса внушил ей страх, что он положит трубку раньше, чем она успеет сказать, что приедет. Он был слишком глухой и деловитый.

С грехом пополам она объяснилась с АГ, забыв, что записала все, о чем хотела спросить. Она заикалась и с трудом подыскивала слова, но он, похоже, все понял. Голос его потеплел и стал не таким надменным. Он поблагодарил ее за последнюю встречу и сказал, что рад их будущему сотрудничеству. Он позаботится и о том, чтобы ее квартира была рядом с мастерской. Он ей напишет.

Мастерская была большая и светлая с видом на фасады и трубы, находящиеся в восточном секторе за Берлинской стеной. Комната Руфи, выходящая в парк, была меблирована по-спартански, как тюремная камера. Все было выкрашено в белый цвет. В том числе и пол. На высоком окне не было ничего, кроме поднятых пыльных жалюзи.

Осенью 1974 года Руфь балансировала между двумя профессорами, которых посещала, чтобы научиться элементарным вещам, как выражался АГ. Для самостоятельной работы времени у нее почти не оставалось, и это ее раздражало. Но вместе с тем именно поэтому она поняла, что должна держаться своего пути.

— Сперва разрушается, потом строится, — говорил ей АГ, когда она жаловалась, что у нее не остается времени на живопись. Он водил ее по вернисажам, выставкам, музеям. Иногда она получала только адрес и должна была добираться туда самостоятельно.

Они никогда не встречались как друзья, без связи с искусством. Каждый раз, когда ей начинало казаться, что их отношения становятся похожи на дружбу или единомыслие, АГ решительно ставил ее на место, переставая обращать на нее внимание.

Перед Рождеством он без предупреждения пришел к ней в мастерскую и внимательно осмотрел все картины. Руфь ушла к себе, оставив его одного. Она завела эту привычку, чтобы не чувствовать себя униженной.

Неожиданно он появился в дверях с серьезным, почти сердитым лицом.

— Картина с зеленым шутом тебе удалась! Наконец-то ты что-то ухватила. Сумела соединить конкретное с абстрактным. Сама ситуация, настроение. Тебе удалось передать движение тела, выражающее отчаяние и гнев. Ты словно намекаешь на что-то, что кроется за поверхностью картины. Эта картина обладает тысячной долей того, что превращает впечатление в искусство. Все, ты кончаешь учиться и начинаешь писать!

Руфь села на стул и забыла, что надо бы что-то сказать. Через мгновение он исчез. Она вспомнила, что хотела занять у него денег, чтобы поехать на Рождество к Туру. Надо было заказать билет, пока не поздно.

Наверное, именно это и привело ее в ярость. Она позвонила в галерею и попросила секретаря передать АГ, что она не желает видеть никого из галереи, пока картины не будут закончены. И что она сообщит, когда они смогут их забрать.