Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— Нет, не ошибаюсь...

— Не верите?

— Не верю, и никогда уже не смогу поверить, — подтвердила Ася и спросила сама: — А вы бы на моем месте — поверили?.. после всего, что было... — Присев на скамейку под деревом, она сказала сквозь сдерживаемые слезы: — Поймите, доктор, у меня нет больше сил, чтобы верить! Он же сам отнял их у меня. — Она умолкла. Но, чувствуя глубокое доверие к этому врачу с прямодушным, чуть грубоватым лицом, призналась: — Я попробовала представить, что мы снова вместе... Нет, нет! Ведь если бы опять случилось то, что было... не знаю, как бы сумела пережить... больше не вынесла бы... Простите, я, вероятно, задерживаю вас?

Алексей Тихонович присел рядом с Асей:

— Не беспокойтесь. Разговор с вами я считаю тоже своей работой.

— Я понимаю, что ему, даже если он и захочет, будет трудно начать новую жизнь, — продолжала Ася. — Ему не с чего начинать ее. Это и привело меня сюда. Я заставила себя забыть все плохое и вспомнить только хорошее, что было... но...

Ему очень нужен близкий человек.

— В этом я ничем не могу помочь ему.

Солнце снова ушло за плотные тучи. Все вокруг посерело, стало пасмурным. Последним усилием ветер едва прошелся по кустам, тронул Асины волосы, выбившиеся из-под шляпки, и замер.

— Скажите, а вообще есть надежда вылечить его? — спросила Ася после долгого, долгого молчания.

— Мы не часы ремонтируем. Смешно давать гарантийные расписки, — дружески улыбнулся Алексей Тихонович, взглядывая на Асю. — Если бы перед нами стояла одна лишь медицинская задача, было бы несравненно проще. Вся трудность в том, что его надо не только вылечить, но и главное — возвратить в жизнь. Сумеем ли мы это сделать? Один я — не сумею. Но я верю в помощь многих людей.

— В справочном бюро мне сказали, что он поступает к вам уже второй раз. А в первый — ничего не помогло?

— Это была наша ошибка... Могло случиться, что она стоила бы ему жизни. Что он вторично попал к нам — счастье.

Молча вздохнув, Ася поднялась. Мещеряков встал следом за ней.

— У него, случайно, ничего дома не осталось из одежды? — спросил он, видя, что Ася собирается уходить.

— Я сама хотела сказать вам, но мне было как-то неудобно... Если это надо, я куплю, — предложила она.

— Нет, мы обойдемся, — отказался Алексей Тихонович, думая, что лучше не рисковать. Одежда, купленная Асей, заставит Новикова вспомнить о жене, разбередит сердце и может сорвать начавшее уже закрепляться его твердое, устойчивое состояние.

— Жаль, что даже в этом — не могу помочь... Значит, зря я приезжала?

— Почему зря? Мне многое стало яснее. А может быть, и вам станет... Вы подумайте еще... Ну, до свидания. — Пожав Асе руку и дойдя до конца аллеи, Алексей Тихонович обернулся.

Ася шла не по тропинке, а сбоку — по мокрому, тонкому снегу, шла медленно, делала несколько шагов и останавливалась, словно раздумывала — не вернуться ли?

Мещеряков решил, что где-то далеко-далеко — в самой глубине Асиного сердца — еще теплится искорка былой любви к Виктору Дмитриевичу, которой она очень страшится теперь.

В аллеях густо смешивался горьковатый запах молодой листвы и мокрого снега.

На миг Ася оглянулась, увидела задумчиво стоящего Мещерякова, и дальше зашагала быстро, уверенно, широко.

Алексей Тихонович все стоял и стоял, приминая каблуком снежок и думая, что в сердце этой женщины всегда будет чуть теплиться искорка былой сильной любви, сберегая ей благодарную память прошлых счастливых лет и моментами — сокрушая душу жесточайшим горем изломанной жизни... И здесь — никакой врач не в силах что-нибудь сделать.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Стояли белые ночи. Фонарей не зажигали ни в больничном парке, ни в городе. Приглушенно доносившиеся звуки вечернего города казались рассеянными, как мерцающий свет. Жизнь города представлялась недостижимо далекой и такой заманчивой, что от тоски по этой жизни ныло сердце, душило смятение, разгоралось желание убежать на вечерние шумные улицы, к гуляющим людям, к Неве.

Виктор Дмитриевич пользовался каждым удобным случаем выйти вечером в парк, сам вызывался помогать санитаркам подметать дорожки. Он останавливался в аллее и прислушивался. Звуки становились яснее, заманчивая жизнь казалась ближе, досягаемее, возможнее...

В первые дни изгнания из дому Виктору Дмитриевичу думалось, что ему не перенести разрыва с Асей. Мучительное чувство невосполнимой потери охватывало его иногда даже и после второго поступления в больницу. Но время не только умерило боль, но и дало ему возможность на расстоянии — отойдя от всех событий и переживаний последних лет — честно и до конца разобраться в своих чувствах. Его любовь не могла питаться одними воспоминаниями: ей нужен был живой человек, и обязательно — будущее. А будущее— ясно: после всех страданий Ася не сможет ему поверить. Она слишком честна, чтобы пойти на сделку с совестью и безвольно поддаться одной только жалости. Осталось одно — забыть Асю.