Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

— В залах бывшей электростанции Новиков собирает сейчас старое, негодное оборудование и переносит в подвал под седьмым отделением. В этом подвале, сзади, есть небольшая комнатка. Может быть, на первое время разрешить ему поселиться там? Я осматривал ее. Для жилья вполне подходит. Света и воздуха достаточно, сырости нет. Имеется паровое отопление. Ремонт он сделает сам.

— Ну что вы,— играя цепочкой из канцелярских скрепок, улыбнулся Юдин. — Разве можно поселять человека в подвал? Санитарная комиссия акт на нас напишет. А вообще, ни к чему все это. Все равно он запьет... Да и у него там... Главный врач уже делал замечание по поводу его отношений с сестрой Мартыновой. А есть инструкция...

В эту инструкцию и уперся весь разговор. Но Мещеряков не отступил, решив действовать через партбюро.

Еще раз проверяя правильность затеи с Новиковым, Алексей Тихонович съездил на судоремонтный завод, посмотрел, как устроился и начал работать Кошелев. На заводе он познакомился с секретарем парткома и, по его просьбе, прочел лекцию для рабочих.

Алексей Тихонович наблюдал не только за Кошелевым, но и за другими своими больными, собирая катамнестические сведения о работе и поведении выписавшихся из больницы алкоголиков. Часто ездил к ним сам и при этом лишний раз проводил закрепляющую психотерапевтическую беседу. Иногда посылал по адресам сестру-обследовательницу, держал связь с секретарями партийных и комсомольских организаций, с директорами заводов, председателями месткомов.

Систематически приезжал в больницу после выписки вместе с женой токарь Гуйда, показывался Мещерякову. Но последний месяц он не появлялся. Алексей Тихонович, встревожившись, послал в Сестрорецк Лелю Мартынову. Вернувшись, она сообщила, что Гуйда запил.

— Я виноват в его ранней выписке, — честно признался Мещеряков, огорченный этим известием,— Гуйда лежал всего двадцать дней. Слишком быстро поверил ему. Обрадовался, поспешил выписать. А у него, значит, еще не было выработано достаточно твердой установки... Ошибки надо исправлять... А можно ли исправить такую ошибку?..

Мещеряков поехал в Сестрорецк. Пошел на завод, дождался обеденного перерыва.

Заметив врача и совершенно ясно догадавшись, что он появился неспроста и, конечно, все уже знает, Гуйда хотел сбежать. Алексей Тихонович поймал его и прямо опросил:

— Вы же обещали в случае опасности обратиться в диспансер?

Токарь опустил голову и, глядя в землю, теребил промасленную ветошь.

— Боялся, что из диспансера опять в больницу к вам направят, — не поднимая головы, ответил он. — Стыдно.

— Что было — прошло, — вздохнул Алексей Тихонович. — Я приехал не ругать. Расскажите честно все.

Они сели на скамью около цеха. Гуйда доверчиво посмотрел на Мещерякова, улыбнулся всем своим добрым, немного лукавым и веселым лицом и откровенно рассказал:

— Все время держался. Крепко держался, Алексей Тихонович. А тут, на тебе! Подоспела свадьба у сестренки. Тесть и прилип, как репейник — не отодрать, — неужто и на свадьбе не выпьешь? Знал же, пока в рот не беру — человек я. А попало — земля в обратную сторону и завертелась. Нам начинать нельзя... Словом, сбил он меня. На свадьбе, раз уж начал, крепко, конечно, дал. Чего врать? Все бутылки около себя на сверхскоростных режимах обработал. Утром, как водится, на опохмелку потянуло... Было у меня полторы тысячи на книжке да перед самой сестренкиной свадьбой премию как раз получил. А пить кончил... ногами вверх поднять, потрясти — копейки ломаной не выпало бы. Потом зарплату, на несчастье, выдали. И ее — побоку махнул всю...

— Я помогу вам, — остановил его Мещеряков, теперь уже окончательно решив добиться того, о чем думал, собираясь ехать сюда. — Не умеете — не будете распоряжаться своими деньгами.

— Как так? — умолкнув, Гуйда недоуменно повел глазами и встряхнул чубиком.

— Опеку наложим.

— Так я ж психически здоровый. И позор-то какой, Алексей Тихонович.

— Зато научит вас, — ровно, не повышая тона, произнес Мещеряков и доброжелательно засмеялся. Его смех подействовал на токаря сильнее любого окрика.

Поговорив с Гуйдой, Алексей Тихонович пошел к нему домой.

В небольшом садике доцветал около крыльца жасмин, а вдоль забора густо зеленели липы. Под окнами — флоксы, георгины, левкои.

Мещеряков вспомнил, как слышал где-то, что лучшие садоводы — большей частью рабочие-металлисты. И оттого, что Гуйда так любит цветы, он стал ему еще симпатичнее. Смешно, должно быть. Пьяница, пропивает деньги, мучает семью, и вдруг — симпатичен. Да, пьяница! Но и в нем надо суметь найти то, что сохранилось человеческого, чистого.