Георгий Шошмин - Возвращение в жизнь

За всеми повседневными делами, за разработкой плана новой больницы Алексей Тихонович ни на один день не забывал о Новикове и сумел все же добиться устройства его в лечебные мастерские.

Виктору Дмитриевичу не давала покоя мысль — имеет ли он право симпатизировать Леле? Он чувствовал себя так, будто в чем-то изменял Асе. Последнюю неделю он даже отошел от Лели и, к ее удивлению, избегал встреч с ней. Но эти дни показались ему невероятно длинными и пустыми, и долго выдержать он не смог, — он должен был видеть ее.

С каждым днем Леле все сильнее стало казаться, что она знает Виктора Дмитриевича очень давно. Она чувствовала правдивость его слов и верила в его стремление вернуться к настоящей жизни.

Встречаясь с Виктором Дмитриевичем в парке, около отделения или приемного покоя, Леля иногда успевала обменяться с ним несколькими словами. Но, как часто случается у честных, тянущихся друг к другу людей, серьезно оберегающих себя от случайных увлечений, за простыми словами — о погоде, о больничных новостях — скрывалось подлинное чувство.

У Лели оно становилось все прочней. Поняв это, она вновь обрела утраченную на время внутреннюю свободу в отношениях с Виктором Дмитриевичем.

Леля иногда просила его рассказать что-нибудь о музыке, о музыкантах. Он охотно откликался на эти просьбы, видя, что своими рассказами доставляет Леле удовольствие.

В эти минуты он забывал плохое, словно никогда и не было ни пьянства, ни чердаков, ни петли. Была только весна кругом, старый парк и вот эта скамья с сидящей на ней молодой женщиной.

Лелю взволновал рассказ Виктора Дмитриевича о сердце Шопена. Он рассказал, что Фридерик Шопен умер в Париже и был похоронен на кладбище Пер Лашез. Сердце свое он завещал родной Варшаве. Урну с сердцем Шопена установили в часовне «Святой крест». Во время оккупации гитлеровский палач Франк пытался вывезти эту урну. Ее спасли польские патриоты. В октябре сорок пятого года сердце, Шопена было возвращено Варшаве. Урну снова установили в часовне, неподалеку от дома, где в детстве жил Шопен.

— Вот эту мазурку фа минор, — Виктор Дмитриевич тихо напел начало ее, — Шопен написал уже совсем больной, перед самой смертью, и даже не в состоянии был сыграть свое последнее произведение...

Думая о своей будущей жизни, Виктор Дмитриевич понимал, что ему будет очень трудно одному. После пьяной постылой бесприютности, когда не было не только дома, но и близкого сердца, как хочется, как необходимо иметь хорошего, верного друга. Этим другом мысленно представлялась Леля. Но додумывать все до конца он не смел и одергивал себя. Уж кто-кто, а она-то, должно быть до отвращения насмотревшаяся на алкоголиков, вряд ли сможет поверить в него.

Необходимость видеть Лелю, непринужденно и доверительно говорить с ней, чувствовать при пожатии ее горячие пальцы, узнавать постепенно все оттенки ее голоса — все это было радостью. Но Виктор Дмитриевич не забывал о своем положении больного.

Он убеждал себя, что напрасно пытается увидеть со стороны Лели что-то большее, чем просто участливое, сострадательное внимание. Кто полюбит пьяницу в психиатрической больнице?

Он пробовал даже избавиться от мыслей о Леле. Но это было не так-то просто. Они все чаще и серьезнее занимали его, вытесняя постепенно воспоминания о страшном прошлом. И только порою вспоминался Чернов. Виктору Дмитриевичу было жаль его загубленный водкой талант.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мещеряков был захвачен подготовкой нового метода лечения. Он заботился об общем укреплении организма Виктора Дмитриевича. Но начать курс тиурама он решил лишь тогда, когда окончательно добьется устройства Виктора Дмитриевича после выписки на работу в больнице.

Виктор Дмитриевич уже обучился слесарному делу. На примере с ним можно практически — хотя бы даже и в одном случае — проверить реальность идеи об организации для алкоголиков больницы-колонии. Если нет пока возможности проверить свою идею шире — в пределах, допустим, отделения, — так почему отказываться от возможности единичного полезного опыта? Но мысль об опыте возникла попутно. Главное же — устройство Новикова...

Юдин встретил Алексея Тихоновича с возмущением:

— Да вы с ума сошли! Алкоголика брать на работу в больницу? Мало нам и так с ними хлопот? Возьмете Новикова на работу, а мне — ночи не спи, как бы он не только штаны с себя, но и всю техническую часть не пропил.

Чувствуя напористость Мещерякова, Юдин попробовал все-таки отказать, сославшись на отсутствие в больнице свободной жилплощади. Возможность такого отказа Мещеряков предусмотрел.